Менна Ван Прааг - Сестры Гримм [litres]

Глупо, глупо, глупо.

Я сердито смотрю на розу, потом хватаю ее и один за другим начинаю обрывать ее лепестки, каждый раз чертыхаясь. Затем встаю, иду на кухню и выбрасываю все в мусорное ведро.

Когда Лиана проснется, я не расскажу ей об этом.

Я прислоняюсь спиной к дивану и накрываю ноги одеялом, собираясь лечь спать, когда проснется Лиана. Она шевелится и зевает.

Поворачиваюсь к ней лицом:

– Прости, я тебя разбудила.

Лиана глядит на меня, на лице ее написано легкое удивление.

– Мне… мне снилась ты.

Я улыбаюсь.

– В самом деле? И что же я делала в твоем сне?

Девушка хмурит брови.

– Мы были вместе в лесу, но это был не обычный лес. Я не могу этого объяснить… возможно, это был волшебный лес. Ты стояла перед деревом и заставляла плети плюща, обвивающие его ствол, раскручиваться и возноситься к ветвям.

– Да? В самом деле?

Лиана кивает.

– Да. А я подвешивала капли дождя в воздухе и заставляла их взмывать обратно к тучам.

– Это великолепный сон. Жаль, что мне не снятся такие…

– Да, – перебивает меня она. – Вот только, по-моему, это не…

– Что?

Ана пожимает плечами:

– По-моему, это был не просто сон. По-моему, это происходило на самом деле. Думаю, это воспоминание.

– Да? – Теперь брови уже сдвигаю я. – Но как же… если это так, то я тоже должна бы это помнить – а как насчет тебя?

Но Лиана уже качает головой:

– Нет. То есть необязательно. Это не что-то недавнее, это было давно. Мы были тогда детьми, а я… я почти ничего не могу вспомнить из того времени, когда была ребенком, а ты?

Ничего такого, что я была бы готова тебе рассказать, – думаю про себя.

– Нет. Я мало что помню.

– Я тоже, – говорит Лиана. – Но это было так реально, что я… я…

Собираюсь рассказать ей мои сны, но пока молчу, колеблясь. Она протягивает ко мне руку, и, когда наши пальцы соприкасаются, я смотрю ей в глаза, внезапно, сама не понимая, почему, начиная верить, что она права. Именно поэтому я и узнала ее, когда Ана постучалась в мою дверь. Теперь я точно знаю, хотя и не могу объяснить, как, что мы с ней и впрямь встречались прежде, причем не один, а много раз.

В своей комнате в колледже святого Иоанна Лео пытается сосредоточиться на чем-то, не касающемся Голди. Как и следовало ожидать, его книги по праву недостаточно интересны, чтобы отвлечь его от мыслей о возлюбленной. Еще хуже то, что сейчас его оставило даже желание тренироваться для грядущих битв. Если учесть то, как его чувства к ней размягчают его сердце, то нужны многочисленные тренировки, чтобы это возместить – даже если у него не будет воли убить ее, когда придет время, дать сработать мышечной памяти и сделать дело за него.

Лео ходит по комнате. Ему следовало бы выйти на пробежку, потягать железо, сходить в тренажерный зал. Но как бы он ни убеждал себя, какими бы ругательствами себя ни осыпал, он не может заставить себя выйти из своей комнаты. Правда состоит в том, что сейчас он желает только одного – находиться в постели вместе с Голди и делать только то, чего хочет она.

Трагедия же в том, что, если он не вступит в схватку с любимой, это сделает другой солдат. Она должна знать. Ей надо попасть в Навечье до того, как настанет первая четверть луны, надо тренироваться, надо настолько отточить свои бойцовские навыки, чтобы стать такой же сильной, как самый умелый солдат. После этого остается надеяться, что она встанет на сторону тьмы. Потому что какой бы сильной она ни была, ей ни за что не одолеть своего отца. Она не сможет его убить. Это невозможно. Ее сестры уже пытались это сделать, но все они потерпели крах.

Лео смотрит на свой смартфон, лежащий на стопке книг по праву. Он мог бы ей позвонить. Мог бы спросить, чем она занимается, и напроситься к ней в гости. Он перестает ходить туда-сюда и берет смартфон. Находит ее номер, смотрит на него.

– Черт.

Он кладет телефон обратно, затем накрывает его стопкой книг. И снова начинает ходить взад-вперед.

Когда Скарлет входит в кухню, вид потолка сначала повергает ее в шок, а затем вызывает слезы. Земля вращается слишком быстро, опрокинув все и обрушив потолок кафе.

Чувствуя, что щеки ее мокры от слез, Скарлет смотрит вверх, туда, где всего два дня назад змеилась трещина.

Теперь же потолок расколот пополам, и в нем зияет огромная дыра.

Вы думаете о Навечье, гадаете, вернетесь ли вы туда опять. Вы хотите этого, но, по крайней мере, пока, ваше стремление заглушено другим чувством – его перекрывает страх.

Вы пытаетесь забыть, но всякий раз, проходя мимо особенно затейливых кованых ворот, вы задаетесь вопросом – если вы окажетесь у этих врат в нужную ночь, в нужный час – не приведут ли они вас обратно в Навечье? Вы идете дальше, зная, что не вернетесь сюда в то самое время. Вы слишком боитесь того, что произошло в прошлый раз, и опасаетесь, что это может случиться опять. Все же еще долго после того, как врата остаются позади, вы продолжаете задаваться вопросом о том, что могло бы произойти, если бы вы прошли через них вновь.

Я не являлась в Навечье почти неделю. Вместо этого я допоздна наблюдала за тем, как Тедди – я назвала его в честь моего пропавшего мишки – спит. Наблюдать за ним было интересно. Он, морщась, корчил дурацкие рожи, как будто ему снились странные сны. Братик бил ручками и ножками, словно пытаясь выбраться из своей кроватки. Иногда он открывал свои голубые глазки, более темные, чем у меня, но с совершенно таким же разрезом, и я снова осознавала, что он мой. Мой брат. Мне было жаль, что его крошечные ручки всегда остаются сжатыми в кулачки, потому что мне хотелось, чтобы он обхватил всеми своими пальчиками один мой палец. Иногда я засовывала мизинец под его пальчики, и он сжимал его так, словно не желал отпускать. Я надеялась, что когда-нибудь он сделает то же самое уже вполне сознательно.

Меня каждый день потрясала глубина чувств, которые я питала к Тедди. Они были даже глубже моих чувств к ма. Я любила и моих сестер, любила даже Беа, но это было что-то другое. Возможно, потому что мой брат был так мал. Я хотела защитить его. Иногда, когда мама и гнусный отчим кричали друг на друга над кроваткой Тедди, мне хотелось взять его на руки и убежать. Я гадала, нельзя ли унести его в Навечье, но полагала, что из этого ничего не вышло бы. Похоже, там могли находиться одни только девочки. Возможно, Беа знала, как можно пронести туда и его, хотя я ни за что не доставила бы ей удовольствия, задав этот вопрос. Она любила дразнить нас, своих невежественных сестер. Забавлялась, роняя крошки хлеба с маслом в наши беседы и ожидая, чтобы мы ухватились за них. Остальные всегда хватали эту наживку, но я – нет. Кстати, она так и не сказала нам, кто такой «Он».