Менна Ван Прааг - Сестры Гримм [litres]

Беа закрывает глаза, прижимает ладонь к лицу и вспоминает. Она сидит верхом на Вэле, он блаженно улыбается в преддверии оргазма и стонет, когда она упирается ладонями в его грудь. Его сердце бьется все чаще, все сильнее. Она усиливает хватку, и у него перехватывает дыхание. Девушка держит в руке его жизненную силу и хочет ею поиграть. Какой в этом вред? Беа сжимает и отпускает, Вэли тяжело дышит и стонет. Он получает от этого такое же удовольствие, как и она. Беа этого не замечает, вернее, замечает не сразу, но ее рука становится горячей, влажной и тяжелой, как будто держит его трепещущее сердце, и внезапно она чувствует в себе такую силу, какой не могла и представить. Эта сила течет сквозь нее, как электрический ток.

Беа кричит. Биение сердца прекращается. Тяжелое дыхание тоже.

Она открывает глаза и видит Вэли, неподвижно лежащего под простыней, его живот натягивает хлопковую ткань, из-под нее виднеются два волосатых пальца ноги. Шок и трепет, раскаяние и горе раздирают все то, что она считала хорошим и настоящим, разрывают все в клочья. Беа сидит среди нагромождения этих обрывков, страстно желая заново сшить их воедино, и начинает плакать. Сначала она плачет тихо, слезы беззвучно текут и текут по ее щекам. Затем ее захлестывает пронзительное горе, и судорожные, раздирающие рыдания сотрясают ее опять, опять и опять.

Когда я прихожу в отель, у входа стоят две кареты «Скорой помощи». Вдруг что-то случилось с Лео? Да нет, наверняка нет, что за нелепость. Лео несокрушим. Должно быть, кто-то из постояльцев подавился своим непомерно дорогим английским завтраком или же у какого-то пожилого толстого богатея случился инфаркт – как-то раз такое произошло во время моей смены.

Перескакивая через ступеньки, я взбегаю по лестнице и вваливаюсь в вестибюль. Фельдшеры везут мимо меня тележку с мертвым телом – не вижу его лица, все закрыто гостиничной простыней, превратившейся в саван. Он – тело слишком длинно и объемисто для женщины – видимо, умер во сне. Должно быть, это и впрямь был инфаркт. Пройдя мимо каталки, я думаю о ма, о том, как нашла в кровати ее холодное мертвое тело.

Рядом с мертвецом вижу девушку – худенькую, невысокую, со смуглой кожей и ореховыми волосами. Она красива той эффектной красотой, которую обычно видишь только на сцене или на экране, но не в жизни. Я ее где-то видела, наверное, на экране телевизора. Надо думать, она какая-то знаменитость, наверняка так оно и есть, иначе почему я так уверена, что знаю ее? Просто мне никак не удается вспомнить ее имя. Как ни странно, она не кажется мне незнакомой, чужой, меня почему-то тянет к ней. Хочется с ней заговорить, хотя вряд ли известным людям нравится, когда с ними пытаются заговорить горничные в отелях. Но я не заговариваю с ней не поэтому, а потому, что она выглядит такой испуганной и потрясенной, что мне становится понятно – она любит мужчину под белой простыней, и она только что потеряла его.

Должно быть, встав с пола, Беа все-таки вызвала «Скорую», поскольку та приехала, с воем сирены и миганием огней, ворвавшись в молчание, окружавшее ее и Вэли. Фельдшеры попытались вернуть его к жизни, но у их ничего не вышло. Больница. Полицейские. Вопросы, задаваемые уважительно, но упорно. И ужасные, неотвязные образы, притом не окутанные милосердной дымкой, а яркие, четкие – вот лицо Вэли закрывают простыней, вот над его вечным покоем бубнят и бубнят надоедливые голоса, вот ее уводят прочь. Все это выжжено в сознании Беа так же ясно, как отметина на ее руке. И все мысли вылетели у нее из головы, все, кроме одной, неотвязной: Что я натворила? Что я натворила? Что я натворила?

Поезд приедет в Кембридж через сорок пять минут. Сорок пять минут. Лиана сидит на шатком сиденье, гадая, не пересесть ли ей, когда ее телефон начинает звонить.

Ее тетя. Лиана отвечает:

– Привет, Ньяша. Как дела?

– Где тебя черти носят?

– И тебе доброе утро, – говорит Лиана, борясь с желанием отключиться, чтобы их разговор – похоже, он будет неприятным – не услышал мужчина, сидящий рядом.

– Доброе утро?! – визжит ее тетя. – Доброе утро?! Оно было бы добрым, если бы ты была здесь, как обещала!

Лиана кашляет. Дважды.

– Я… – Она переходит на хриплый шепот. – Я хотела позвонить… – Снова кашляет. – Но чувствовала себя слишком… слабой, чтобы взять трубку.

Молчание. Ана чувствует волны подозрения, исходящие от тети.

– Еще пять секунд назад у тебя был совершенно нормальный голос, совсем не такой, как у больной, – говорит тетя Нья.

– Но я больна. Очень, очень больна… – Лиана опять начинает кашлять.

Ее попутчики отодвигаются от нее, подальше от заразы. И тут по громкой связи звучит объявление: поезд подъезжает к станции Финсбери-Парк.

– Ты что, едешь в поезде ?

– Конечно же, нет, – отвечает Лиана. – Это Кумико забыла выключить радио. – Лиана кашляет опять. – А я слишком слаба, чтобы встать и выключить его за нее.

– Да ну? – резко бросает Ньяша. – Скажи это Мазмо, который сейчас сидит за столом на кухне, ожидая, что ты позавтракаешь с нами двумя.

– Черт, прости. Я совсем забыла. И я… Мы с Кумико решили ненадолго съездить в Кембридж.

– В Кембридж? – В голосе тети звучит изумление. – Чего это вас туда понесло?

– Мы, э-э, хотим посмотреть на Королевский колледж.

– На Королевский колледж?

– Ну, Кумико никогда его не видела, вот мы и…

– Хорошо, хорошо. – Ньяша устало вздыхает. – Довольно оправданий. Просто позвони Мазмо и извинись, ладно?

– Да, конечно. Как только вернусь.

– Нет, позвони сейчас.

Лиана вздыхает.

– Хорошо, позвоню сейчас.

– Давай, – говорит тетя Нья и отключается.

Лиана стоит перед отелем «Фицуильям», репетируя про себя то, что собирается сказать. По бокам ведущей ко входу каменной лестницы растут миниатюрные деревца. Величественные дубовые двери с ручками в виде позолоченных львиных голов закрыты. Над головой Лианы ветерок треплет темно-зеленый бархатный навес, на котором изящными золотыми буквами выведено: Отель «Фицуильям ».

Всякий раз, когда Лиана доходит до конца первого предложения, все остальные слова вылетают у нее из головы. Она повторяла и повторяла этот текст в поезде, произнося его одними губами, пока сидевший рядом с ней мужчина не встал и не перешел на другую сторону вагона. Однако теперь ей никак не удается вспомнить то, что должно следовать за первой фразой.

В конце концов девушка делает глубокий вздох и призывает к себе дух Черной птицы. Будь смелой, будь отважной, говорит она себе. И, поднявшись по лестнице, Ана открывает массивную дубовую дверь и входит в сверкающий вестибюль. Здесь она приглаживает свои перышки, складывает крылья и решительно идет к стойке регистрации.