Александр Воропаев - Новые люди. Том 2 [litres]

Зато Симус поведал своему хозяину, что его-то самого уже допрашивали дважды. Причем последний раз буквально перед помещением в темницу к Матиушу, а перед этим он обитал в каком-то острожном дворе, где еще было довольно всякого люда. Там он, конечно, держал язык за зубами, боялся, что могут прибить, если узнают, за что его схватили и держат, зато сам внимательно слушал все разговоры. Их он теперь и пересказывал своему господину.

Говорили, что южные и восточные уделы медвежьих земель подвергаются нападениям черных всадников, что есть верные сведения, будто это коварные вылазки единорогов, хотя они и не являют своих знамен и не вступают в открытые схватки. Все делается подлыми наскоками на усадьбы однодворцев и отдаленные феоды, неспособные поднять и дюжину воинов.

Говорили также, что ходу дальше на юг нет. Дорога на Крево перерезана самими дикобразами. Здесь явно пахнет изменой. Лорд Руфин ходит под Рыжими Хонгами, а они всегда смотрели на сторону. Не может быть, чтобы Сонетры попали на границы медведей без их попустительства.

Еще говорили, что в медвежьей земле большое горе: погиб старший сын ярла Реина. Вчера его с большими почестями хоронили в кургане. Было убито двенадцать лошадей, их кровь смешали с землей, в которой нашел свою вечную берлогу сын главного медведя. На погребение съехалось много родственников и вассалов Бернов.

– Говорят, господин, – шептал Симус, – что его злодейски убили Сонетры. А сначала хотели казнить его в Эдинси-Орте, но он оттуда сбежал, сломав замки и раскидав стражников. Его преследовали через пустоши и дикие земли, но никто не мог одолеть его в открытом бою. Даже если на него выходила сразу дюжина Сонетров. Он достиг берега Сестры, и, когда он переплывал реку, его подло подстрелили из заколдованного арбалета черной стрелой.

Матиуш был рад, что его одиночество было нарушено, но своего оруженосца он выслушал молча, воздерживаясь от любых необдуманных реплик. Для него было очевидно, что началась какая-то нехорошая возня вокруг него. Симуса привели не вдруг, кто-то надеялся, что они разговорятся и обвинят себя сами. Если правда, что отец отправил разведчиков в Овечьи Холмы, у медведей есть причины увериться в их виновности. А может, они и не хотят выяснять правду.

Матиуш дождался, когда Симус вывалил на него все слухи, и осторожно спросил, что у него узнавали на допросе и пытали ли.

– И пальцем не тронули, – отвечал оруженосец. – А узнавали, откуда я и как попал к вам в услужение. Ну, спрашивали, где ваш арбалет. Я поклялся, что вы благородный рыцарь и никогда подлое оружие уруктаев не видел в ваших руках. Тут один замахнулся на меня кулаком и крикнул, чтобы я быстро во всем сознавался, но старший строго запретил ему меня трогать. Меня все-таки держат за сына сквайра. Потом сразу привели сюда.

Больше Матиуш к этой теме не возвращался.

На следующий день оруженосца из камеры Ардо увели. Вот тогда пришел этот тюремщик со странным взглядом.

Это был крепкий осанистый мужчина с плечами воина. Только одет он был в особую коричневую мантию. Верхняя накидка с обрезом квадратными зубцами указывала на его профессиональную гильдию. В остальном никак нельзя было заподозрить в нем служителя застенков. Капюшон на голове не прятал открытого лица с четкими и правильными чертами. Усы и борода были короткие и ухоженные. Он появился во время, когда должны были принести ужин. Его и принесли. Прежний тюремщик в такой же одежде равнодушно поставил миску, звякнув ею о камни, забрал старую и исчез. А этот остался…

Он приблизился к прутьям решетки и остановил свой взгляд на Ардо. Никто еще не смотрел на Матиуша такими глазами. Нельзя было сказать, что этот взгляд ничего не отображает – что-то в нем определенно было, но это было выражение лица, недоступное для понимания Матиуша.

Тюремщик ничего не спрашивал, ничего не говорил. Он только молчал и смотрел в лицо пленника. Прошло, наверное, пятнадцать минут, а может, и целый час. Он переступил с ноги на ногу и положил руку на один из прутьев. При этом он все так же смотрел в лицо Ардо.

Матиуш поначалу никак не отреагировал на появление странного служителя, а потом это уже ему казалось неуместным – спрашивать, что это его так рассматривают. Отчего-то в этом виделось проявление слабости. Затем он уже нарочно не желал обращать на тюремщика внимания. Ардо хотел оставаться внешне спокойным, холодным, с беспристрастным или, может быть, насмешливым лицом, но чувствовал, что это ему не очень удается.

Тогда он стал искать какую-нибудь удачную фразу, чтобы наконец нарушить болезненное молчание. Мысли разбегались, он то смотрел в ответ, то отводил глаза.

Когда Матиуш уже был совсем готов с раздражением произнести колкость, вдруг обнаружил, что странный тюремщик исчез…

Этой же ночью он проснулся посреди своего извечного кошмара про мальчика в паутине. Все было так же, как всегда: та же тропа, тот же комель упавшего дерева и то же тоскливое чувство в груди, когда он смотрел в глаза жертвы. Только в этот раз во сне он увидел, что у ребенка торчит из шеи тяжелая стрела. Потом вдруг оказалось, что это не арбалетный болт, а блестящие жвалы паука. Тварь подкралась сзади и с хрустом всадила их в тело ребенка…

Матиуш захрипел, дернулся и поднялся на локтях. Камера была освещена одиноким огоньком. Долгие секунды он пытался понять – где он. Опять в темнице? Он ведь попал в Железный лес после Узких земель… При чем тут Железный лес? Про паука – это же сон. Это и не Веселая башня. Там он был с Кади, а теперь тот мертв… В неверном свете Ардо увидел силуэт возле прутьев и отшатнулся к влажной стене. Это казалось каким-то продолжением кошмара.

Но это был не сон. Трещал фитиль в плошке с маслом, и стоял возле решетки вчерашний молчаливый тюремщик. Матиуш окончательно проснулся. Сумасшедше стучало сердце в грудной клетке.

– Что тебе… зачем ты здесь? – прохрипел Ардо. В горло словно насыпали толченого стекла.

Тюремщик отстранился от прутьев, поднял с пола плошку с огнем и все так же молча ушел в темноту коридора.

На следующий день за Матиушем пришли.

Его сначала долго вели по полутемным коридорам. Затем вывели на свет, и он болезненно прикрыл глаза. Некоторое время шел вслепую. Затем обнаружил, что его теперь сопровождают не тюремщики, а стражники. Они были в круглых шапках и мягких бобровых угах. С медвежьими пастями на сюрко и с алебардами в руках. Опять потянулись длинные коридоры, теперь с прорезями бойниц; наконец перед ним открылись тяжелые двери, и его ввели в большой круглый зал. Помещение было набито битком.

Со всех сторон на Ардо смотрели люди. Их было много, и ему было по-настоящему не по себе: он не помнил другого такого положения в своей жизни, когда бы он был объектом такого всеобщего недоброжелательного внимания.