Ричард Кнаак - Лжепророк [litres]

– Подкрепи силы, дитя мое. После столь бурного столкновения это пойдет на пользу.

Мендельн без колебаний принял поднесенный бесплотным созданием кубок. Едва он взял сосуд в руки, эфемерный слуга рассеялся в воздухе. Сделав глоток, Ульдиссианов брат понял: да, пожалуй, всей прелести столь изумительного напитка не передашь даже словом «нектар».

Обнаружить в напитке какое-либо зелье, способствующее сговорчивости, он не боялся: к чему ангелу столь земные, бренные трюки? Нет, главная хитрость Инария наверняка еще впереди.

– Тебя, знаешь ли, ожидала верная гибель, – без тени улыбки, сложив перед грудью ладони, сказал Пророк. – Они твердо решили прикончить твоего брата, а когда ты, дитя мое, лишил их такой возможности, ударили по тебе. И быть бы тебе сейчас мертвым… если б не я.

Невзирая на ангельскую природу Инария, полностью доверять ему младший из Диомедовых сыновей не торопился. Следовало полагать, обернуть любые факты на пользу собственным целям Инарию труда не составит, однако Мендельн благоразумно склонил голову и ответил:

– Прими же за то мою благодарность.

Пророк кивнул, одобряя этакую учтивость.

– Твоему брату отнюдь не помешало бы поучиться у тебя надлежащим манерам. Греховная гордыня приведет его только к гибели, а ведь тебе, я уверен, этого совсем не хотелось бы.

Вот теперь разговор подошел вплотную к тому, чего хочет Инарий, и Мендельн решил подыграть ангелу, потянуть время – тем более, что иного выхода пока не видел.

– Ты, Мендельн уль-Диомед, постиг суть смерти, как ни один из людей. А встал на сей неповторимый, неподражаемый путь в значительной мере благодаря влиянию моего блудного отпрыска. Тогда как подстрекать тебя к этому ему отнюдь не следовало.

Случалось, Мендельн думал в точности так же, однако назад повернуть не мог. Указанный ему путь сделался столь же неотъемлемой частью его естества, как, например, дыхание.

– Но, думается мне, дело не только в его влиянии, – продолжил ангел, и в эту минуту на его юном лице едва уловимо отразились совершенно неожиданные чувства.

Тревога. Волнение.

– Нет… кладезем знаний вам с сыном послужил некто третий. Третий… и ты знаешь, кто он.

Мендельн с трудом сдержал страх. Выходит, Инарию известно о Траг’Уле?!

Тут он внезапно встревожился, не подтвердил ли догадки Инария, вспомнив о драконе, но, как ни странно, Инарий ничего не почувствовал. Мало этого, беспокойство ангела заметно усилилось.

Вспомнив, с чего Пророк начал беседу, Мендельн сообразил: а ведь его пленитель, словно бы не заметив сомнений смертного, гадавшего, жив он, или же мертв, попросту повел разговор самым логичным в сложившемся положении образом. На месте Мендельна всякий задумался бы, не убит ли, и Инарий воспользовался этим, чтоб подчеркнуть, насколько сын Диомеда теперь перед ним в долгу.

Но выдавать тайну дракона не стоило даже ради собственной жизни: ведь Мендельн вполне понимал, насколько вклад Траг’Ула в защиту Санктуария ценнее всего, достигнутого на сем поприще им самим. Поэтому он и промолчал, хотя не сомневался, что Инарий сурово покарает его за непокорство.

Однако Пророк, невзирая на очевидный гнев, с карой не торопился. Объятый болезненным, мрачным восторгом, Мендельн отметил, что ангел все явственнее проявляет вполне человеческие чувства. Очевидно, долгие годы проживший среди людей, Инарий поневоле, возможно, сам того не сознавая, перенял их манеры.

– Сокрытие истины также есть тяжкий грех, сын мой, – едва ли не с дрожью в голосе объявил ангел. – К чему обрекать себя на погибель, умалчивая о том, что нам обоим известно? Ведь это так неразумно!

Все опасения насчет способности Инария прочесть его мысли рассеялись без следа. Теперь Мендельн не сомневался: Траг’Ул оградил его разум такими защитными чарами, что даже ангелу не по зубам.

Осушая кубок до дна, Мендельн старался не думать, что может предпринять пленитель, дабы преодолеть их. Хотя… Зачем Инарию все это? В конце концов, о драконе Пророк уже знает…

Однако Инарий гневался все сильнее и сильнее. Легким мановением руки отправил он Мендельнов кубок вслед за слугой, злобно оскалился и поднял Мендельна в воздух, так что смертный едва не присоединился к сонму крылатых созданий на огромной фреске.

– Раскайся же в совершенных злодействах, Мендельн уль-Диомед, признай истину, ведомую нам обоим! Он здесь! Он указует тебе путь из мрака! Назови его имя! Имя ему – Тираэль , Тираэль! Признайся же в том немедля!

«Тираэль!»

Очевидно, сбитый с толку нападением магов, Мендельн совсем позабыл, кем на самом деле отправлен в столицу. Из-за второго ангела он даже согласился оставить эдиремов и не чувствовал за собою ни малейшей вины: в конце концов, все это – ради брата.

Тираэль… Ну да, разумеется, еще бы Пророк не встревожился, обнаружив под самым носом одного из сородичей!

Голос Инария рокотал, точно гром, но вовсе не только он оглушил Диомедова сына. Как ни странно, под сводами зала раздалось хлопанье множества огромных крыльев, вмиг заглушившее все остальные звуки. Незримые крылья создали такой шум, что у Мендельна заслезились глаза.

Вдруг в его руку впились чьи-то пальцы – крохотные, но уснащенные весьма острыми ногтями. Вторая рука вцепилась в плечо, за нею последовала третья, четвертая…

Сквозь муть в глазах Мендельн сумел разглядеть, что на него нападают создания с огромной фрески. Более дюжины таковых уже окружали его, а прочие отделялись от потолка, спеша присоединиться к первым. Выглядели они в точности так же, как на картине: когда одно повернулось боком, Мендельн обнаружил, что оно плоско , словно пергамент.

Младший из Диомедовых сыновей замахал руками, отгоняя крылатых существ, но нападавших было слишком уж много. Их ногти вонзались в лицо, раздирали грудь. С виду хрупкие, невесомые, под ударом кулака они оказались тверды, словно камень.

Стремительно кружа в воздухе, рой нарисованных созданий вслед за Пророком вопил:

– Назови его имя! Тираэль! Назови его! Признайся: это же он!

Но Мендельн молчал, молчал даже сейчас, когда согласиться с Инарием было бы проще простого. Не ведающий, кто его враг, отец Ратмы будет сбит с толку – надежнее не придумаешь. Пускай его ожидают пытки и смерть: храня молчание, Ульдиссианов брат мог надеяться, что этим хоть немного поможет товарищам.

Внезапно крылатые создания отпрянули прочь и на глазах мало-помалу приходящего в себя Мендельна вновь заняли прежние места, вновь сделались частью фрески. Следовало полагать, сейчас Мендельн, отпущенный Инарием, рухнет на пол, но нет: вместо этого Пророк аккуратно усадил его верхом на кушетку.

– Как жаль, как же мне жаль, дитя мое, – сказал Инарий, и на лице его впрямь отразилось глубокое сожаление. – Увы, путь греха оказался тебе милее. Как ни старался я обратить тебя к свету, ты, подобно презренному старшему брату, предпочел свету тьму.