Андрэ Нортон - Тройка мечей [сборник litres]

– Держи ее! Меч! Возьми! – Тонкий голос доносился откуда-то издалека, но слова не имели смысла.

Ей надо освободиться, обрести покой! Тирта не могла думать. Страх и отчаяние заполнили ее, вцепились и принялись терзать, разрывая на части.

– Держи ее! В нее вторглись!

Снова тот же самый голос и бессмысленные слова. Она лишилась всего. Тьма… Во Тьму… Пустите меня во Тьму! Там покой, отдых, убежище!

Девушка не видела ничего, одну лишь устрашающую Тень, восстающую из самых глубин ее существа, – она даже не подозревала об их существовании. На нее нахлынули все трудности, через которые ей пришлось пройти, все жертвы, которые пришлось принести. А теперь она очутилась наедине со всем худшим в ней. И это столкновение оказалось таким сокрушительным, что ей осталось лишь… лишь смерть. Смерть! Если бы только ее можно было призвать! Тирта почувствовала, что у нее болит горло, как будто она громко кричала, призывая свой конец. То, во что она превратилась, было столь же чудовищно, как и любая тварь, которая могла пробраться из Эскора в эти холмы. Она сама и была этим монстром, этим Злом, она оскверняла мир, она…

Одолеваемая Тенью, девушка корчилась от боли, превышавшей любые муки тела, ибо его терзания могли завершиться со смертью. А ей не будет ни смерти, ни покоя, ни…

– Тирта! Тирта!

Голос доносился из такой дали, что она едва слышала его. Да она и не хотела слышать. В этом злом мире, что она сотворила для себя, не могло быть никого другого. Она создала этот ужас, сама того не ведая. Но все же он вырос из нее – и нельзя допустить, чтобы он поглотил кого-то еще.

Она не могла изгнать этот мрак из своего разума, но все же смутно осознавала присутствие иного тепла.

– Тирта!

А вот этот голос уже сильнее того, другого, глубже и требовательнее. Она изо всех сил пыталась увернуться от этого голоса, обогнать его.

Но кто-то держал ее. Кто-то крепко прижимал ее к себе, не давая двигаться. Девушка осознала это на пару секунд – или на единственный удар сердца – сквозь явление той твари, что породила ее внутренняя сущность.

Тирта издала сдавленный крик, умоляя отпустить ее, чтобы этот другой не оказался осквернен, не пострадал из-за нее.

– Нет! – Отрицание было столь страстным, что сумело пробиться к ней. – Нет, это не ты, ты не такая!..

Тирте казалось, что она скулит из-за стремительно тающих сил. Тень побеждала. Она пожирала все, что осталось от девушки, все, чем та, как ей верилось, была или могла быть. Но эта вера была построена на гнили в ее душе.

И снова тот же призыв:

– Тирта!

А потом окутывавший ее туман Зла пронзила искра Света, подобная утреннему солнцу в погожий весенний день, когда так легко поверить в возрождение жизни и сердце полнится радостью и благодатью. Искра делалась все больше и ярче. Девушка осознала, что во мрак ее поражения пробилась иная Сила.

И Сила эта продвигалась вперед, медленно, но неуклонно. Резкий удар пронзил самую суть того, что она являла собою сейчас. Смерть? Что ж, приветствую тебя!

И снова в ее сознании вихрем закружилось все то, что она сделала до этого часа, что она сделала из себя. Однако Свет последовал за ней, сражаясь с ее болезненным презрением к себе, с ее упадком духа. И та часть ее уверенности, что была разбита, разгромлена напрочь, снова воспрянула. Медленно – о, как медленно! – некая ее часть отозвалась этому Свету, и он стал подпитывать ее. Ее мысли больше не были сосредоточены на том, что в ее прошлом пошло не так, на мельчайших ее поступках, противоречивших добру в ней.

И Тирта снова, как когда-то, попыталась попросить о помощи, но на этот раз о помощи против себя самой; она молила поддержать ее, чтобы встать лицом к лицу с собою и принять все свои прегрешения. Тепло и Свет придавали ей сил, утешали, укрепляли ее волю.

Девушка вздохнула; давление Тени ослабело. Да, она много чего натворила, она была жесткой, холодной и замкнутой, но она больше не была одинока. Кто-то рядом тянул ее вверх и на волю…

Тирта смутно различила совсем рядом чье-то лицо и еще одно – чуть подальше. Кто-то крепко держал ее, а еще кто-то сжимал ее руки с такой силой, что они затекли. Вокруг было темно, но это была не та жуткая внутренняя Тьма, что так внезапно овладела ею, а всего лишь обычная темнота ночи. Сокольник держал ее, поддерживал, как в тот раз, когда она вышла из транса, а Алон стоял рядом с нею на коленях и сжимал ее руки в своих.

– Я…

Она попыталась заговорить, объяснить им. Но сокольник накрыл ее рот мозолистой ладонью.

Его когти, касающиеся плеча девушки, крепко сжимали оружие Силы. Исходящий от меча свет – более светлый по цвету, не синий, а золотисто-белый – освещал их лица. Сокольник был без шлема, и когда Тирта посмотрела ему в лицо, не прикрытое маской, оно перестало быть бесстрастным. Девушка не могла бы сказать, что за странное чувство она увидела на лице своего спутника, но никогда еще на нем не отражалось столько эмоций. В его глазах горело ровное пламя, и он смотрел на нее так пристально, словно она была землей – или крепостью, – которую необходимо защищать от всех чужаков.

Его птица, про которую Тирта думала, что она никогда не оставит сокольника, восседала на плече коленопреклоненного Алона. Глаза птицы яростно пылали; сокол чуть склонил голову набок и устремил на девушку твердый, немигающий взгляд хищника.

Личико Алона казалось почти что пепельным, несмотря на теплое сияние оружия. Мальчик прикусил губы; лицо его было так напряжено, словно он снова столкнулся с бандитами Герика.

– Я… – Тирта повернула голову, стряхивая с губ руку сокольника. – Я была…

– Во Тьме, – хмуро произнес мужчина. – Это нападение…

Его перебил Алон:

– Ты встретилась с тем, что может породить лишь полная Тьма.

Теперь настал ее черед возражать.

– Но не на пустом месте. – Тирте трудно было подобрать нужные слова. Собственный разум казался ей оцепеневшим, разбитым и болезненным, – возможно, так бы она ощущала свое тело, если бы чудом выжила в какой-то битве. – Это было во мне.

Алон поерзал и опустился на пятки.

– Ты даже попыталась обратить против себя собственный меч. – Он отпустил руки девушки и указал на лежащий между ними старый истертый клинок, служивший ей талисманом. – То, что завладело тобой, пыталось принудить тебя к самоубийству.

– Завладело… – повторила следом за ним Тирта.

Она слышала и читала об одержимости. Это было наихудшее и величайшее оружие кольдеров. Уж не так ли они завладевали телами людей и превращали их в своих слуг, живых мертвецов? Нет, это делалось иначе, при помощи машин в Горме – их потом уничтожили, разнесли вдребезги так, что никто из ныне живущих может и не надеяться разгадать чудовищные секреты этих агрегатов. И все же она произнесла единственное слово, некогда соответствовавшее подобному состоянию: