Питер Ньюман - Злость [litres]

Впереди прутья редеют, открывая вид на место упокоения старого автофермера. Он – один из последних. Руки-лезвия остаются неподвижными уже долгие годы, и легионы существ исследуют его внутренности, устраивают себе жилища среди проводов, таятся за стальными пластинами. Машина сливается с землей, кажется, что одна вырастает из другой.

Из пустых глазниц выбиваются цветы, металлические пальцы на ногах обвивают корни.

Веспер долгое время глазеет на махину.

Диада замечает и тормозит.

– Что такое?

– Красиво, да? – улыбается девочка.

– Нет.

– Откуда ты знаешь? Ты даже не удосужилась посмотреть.

– Я посмотрела.

– Нет, не посмотрела!

Диада скрипит зубами.

– Это глупо.

– Просто взгляни. Это не займет много времени.

– Ладно.

Она бросает беглый взгляд и согласно бормочет, стремясь продолжить путь. В некоторых местах они расталкивают растущие прутья, в других – обходят их. Козленок не отходит далеко и часто чихает.

Веспер пихает Диаду в бок.

– Ну, что скажешь?

– О чем?

– Ты же знаешь.

– А, это было…

– Как?

– Иначе.

– Иначе?

Остатки терпения испаряются.

– Что ты хочешь от меня услышать? Чего ты от меня ждешь? Это сломанная машина, и что? Она не поможет нам выжить, она даже не работает.

Вопреки инстинкту самосохранения, девочка улыбается.

– Что ты на меня пялишься? Плевать на клятву, если ты не прекратишь улыбаться, то я тебя заставлю!

Несмотря на угрозу, улыбка становится шире. Диада угрожающе надвигается, и Веспер поднимает руки.

– Прости. Я не смеюсь над тобой, я за тебя рада.

– Что? Говори яснее, чтоб тебя!

– Твоя речь. После Соноруса она была рваной, но теперь ты на меня злишься, и она опять звучит естественно.

Диада останавливается и падает на листву. Толстые стебли колышутся, но не гнутся. Руками она закрывает лицо, и так закрытое забралом. Пытается дышать, пытается подавить рыдания, но в этот раз горечь слишком сильна. Появляются слезы – обильные, стремительные, затуманивающие визор, затуманивающие весь мир.

Годами Массасси странствует. Экспериментирует с едой, экспериментирует с телами, берет, что ей вздумается, ломает, что ей вздумается. Она юна, зла и впервые в жизни свободна.

Она становится сильнее – это происходит естественным образом. Теперь в каждом она видит огонь, видит истинные лица, слышит их непритворные голоса. Люди ей быстро надоедают. Никакой тайны ни в одном из новых знакомых, каждый – всего лишь очередное животное, с которым и поговорить не о чем.

Но все-таки удовольствие – это удовольствие, и ей нравится путешествовать, исследовать границы мира. Высший кайф – настоящая, неизмененная еда.

Зачастую Массасси забывает о трещине в небе, но по прошествии времени понимает, что та все больше ее беспокоит. Как камешек в ботинке – мелочь, но постоянно о себе напоминает. Это ощущение отступает по мере того, как она забирается все дальше на север, но через пару месяцев вновь возвращается, заставляя желудок сжиматься.

Сперва она твердит себе, что виной тому – ее новые способности. Затем твердит себе, что все из-за ее обострившейся чувствительности. В итоге признает: что бы это ни было, оно распространяется и становится злее.

Возможно, на юг она отправляется из-за скуки, возможно – из-за запоздалого чувства долга или нестерпимой жажды деятельности, но все-таки она идет на юг. Ее ботинки, спроектированные в насмешку над всеми ее прошлыми ограничениями, помогают продвигаться быстрее – так же, как и механические крылья.

Массасси достигает карьера. Горстка людей следит за работой автоматических погрузчиков и шахтерских ме́хов. Десятки инструментов синхронно поднимаются и опускаются, без сбоев, без устали, тогда как машины расчищают растущие каменные насыпи.

Ни машины, ни надзиратели на нее не отвлекаются. Это равнодушие взаимно. Массасси концентрируется на небе. Обычное, пасмурное, частично затуманенное смогом близлежащих фабрик. Но она видит еще кое-что – туго натянутую голубую пленку, похожую на заполненный чужеродным гноем нарыв. Прямо над карьером по небу пролегает складка, как будто что-то давит на него сверху, образуя огромную перевернутую пирамиду, чьи корни сокрыты высоко над горизонтом, а вершина – где-то у земли.

Она подлетает ближе, стараясь не касаться пирамиды, и медленно снижается по спирали. Вершина еще не достигла карьера, хотя и прокладывает туда свой путь. Когда Массасси приземляется, ее ботинки шипят при соприкосновении с землей. Она отцепляет крылья, втыкает их в землю до того, как они полностью складываются, и начинает копать.

Массасси быстро его находит: самое узкое, самое острое место. Но вскоре она обнаруживает, что это не конец. Внутри вновь нарастает чувство неправильности, как будто ее находка – вовсе не вершина, а скорее место соединения двух пирамид, одна поверх другой, отраженные силы, пытающиеся прорваться в этот мир. Ее находка – место наивысшего давления. Она лежит не под землей – во всяком случае, не буквально. Обычная география тут неприменима. То, что видит Массасси, находится в противофазе. Тут для нее нет места, и все же давление продолжает нарастать.

Рано или поздно что-то произойдет.

Металлической рукой она тянется к вершине. Льется серебряный свет: на ладони открывается зрачок. Она медлит. В этом мире нет ничего, чего Массасси боялась бы, но это – иное, что-то не от мира сего. Что-то больше ее самой.

Несмотря на это, а возможно, как раз из-за этого, она касается вершины рукой.

Злаковые поля пересекает полоса три метра шириной, растянувшаяся от восточного до западного берега. Местами она прерывается созданными руками человека зданиями. Когда-то тут была световая стена, сдерживавшая распространение мора, но ее больше нет. Так же, как и поездов, соединявших ее с севером, так же, как и магрельсов, обеспечивавших их энергией. Все разграблено, закопано, украдено, съедено, внедрено в сотню новых экосистем.

Веспер ступает в это пространство, раскидывая руки.

На другой стороне продолжается полоса гигантских злаков, но здесь они вынуждены конкурировать между собой за доминантное положение. Толстые побеги овивают желтые стебли, выбрасывая облака спор из маленьких дырочек в своих шишковатых телах. Ветви, подобно рукам, вырастают из земли, душат в зародыше другие растения. Между ними в воздухе висят тучи насекомых размером с крысу и с раздутыми от крови животами.