Питер Ньюман - Злость [litres]

– Хорошо.

Она подбирает обломки – кусок обшивки и прогнившую половину водного бака – и закрывает ими Диаду, оставляя на виду только кончик ее шлема и носок правого ботинка.

– Я позову на помощь. Никуда не уходи.

– Смешно.

– Я скоро вернусь, обещаю. – Она смотрит на Диаду, подходит ближе, тянется к обшивке и крепко сжимает ее руку. – Обещаю.

– Ты в курсе, что лгать в присутствии Семерых – преступление?

Веспер слабо улыбается.

– В курсе.

Сумка с лекарствами лежит рядом с ней, так же как и остатки их припасов.

– Не знаю, как долго меня не будет, но, надеюсь, ты протянешь хотя бы несколько дней. Не то чтобы меня не будет так долго. Я вернусь через час, в крайнем случае. Может, два.

– Хватит болтать.

– Верно. – Она поворачивается и собирается уходить.

Спрятанные за забралом глаза выдают подобие улыбки.

– И чем быстрее ты уйдешь, тем быстрее вернешься.

– Верно, – оживляется Веспер.

– Верно.

Девочка убегает.

Из дыры в укрытии возникает маленькая голова. Темные глаза смотрят на нее – чуть дольше, чем ей бы хотелось. Затем козленок ускакивает.

Диада бормочет себе под нос, скашивая взгляд, чтобы глянуть через дыру в панели. Желтый лес все так же спокоен и таинствен.

Кажется, она осталась одна.

Одна рука покоится на боку, другая держит рукоять меча. Оба действия бесполезны. Она снова смотрит в дырку и видит, что ничего не изменилось. Кривясь от боли, Диада достает из сумки синюю таблетку. Этого недостаточно. Она тянется за второй и с удивлением обнаруживает сломанный и пустой контейнер. Воздух наполняется тихими проклятиями, а она более тщательно исследует сумку. Находятся разные таблетки, некоторые из них недоступны обычным подданным Крылатого Ока.

Она их перебирает, зная, что лучше бы их не принимать, и сгорает от стыда.

Над покатыми крышами Рухнувшего Дворца с жужжанием прокладывает свой путь муха. Очертание ожидает ее, с открытым ртом прислонившись к наклонившейся башне. Когда на уставших крыльях муха наконец достигает цели, она не садится, а вместо этого нарезает круги вокруг темной дыры на лице инферналя.

Это сперва сбивает Очертание с толку. Затем оно понимает, вытаскивает из глубин тела язык и кладет его на нижние зубы.

Муха тут же приземляется.

Голова Очертания закрывается, словно металлическая ловушка. Проливается капля крови, и вместе с ней – шепот сущности.

Медленно оно переваривает сообщение, раздумывая над его сутью. Лишь отойдя от окна, замечает стоящего на пороге Самаэля.

Очертание хмурится, пытаясь изобразить неудовольствие. Однако оно видело очень малое количество людей, и все они в те моменты испытывали жуткие страдания. Поэтому его попытки выглядят комично.

Из уст Самаэля вырывается хрип, и его плечи трясутся. Полукровка теперь редко смеется, поэтому делает все, чтобы насладиться моментом.

Очертание поворачивается к нему спиной. Кажется, сейчас его обычный контроль ослабевает. Оно сутулится, руки безвольно обвисают.

Самаэль с интересом подходит ближе. Слышит, как инферналь втягивает воздух, управляя им.

Внутри пещеры – желудка Очертания – происходит филигранная операция: мышцы сокращаются, кости сдвигаются. В конце концов он выталкивает воздух, порождая жужжащий отголосок.

– Я вновь тренировалось говорить. Что думаешь?

Самаэль поднимает плечи – они щелкают.

– Это все, что ты можешь сказать? Даже господин не умел говорить. Разумеется, никто из претендентов тоже не умеет. Я слышало, что Первый способен говорить, как и смертные. Поговори со мной. Я желаю попрактиковаться.

– Зачем?

Самаэль ненавидит звук своего голоса. Он слишком тих, в нем слишком много эха. Все как-то не так. С тех пор как создатель изменил Самаэля, с каждым годом он все больше теряет свой голос.

– Потому что, – отвечает Очертание, – только ты можешь мне помочь.

– В этом месте полно полукровок.

– Рожденных здесь. Их вопли меня не интересуют.

– Я готов с ним расстаться. Забирай его, если хочешь.

– Нет. Такие потери всегда болезненны, а ты должен оставаться невредимым, чтобы сохранить наследие господина.

Самаэль качает головой, и его волосы задевают плечи. Он устал от этих споров. Он не хочет править, он хочет… чего? Его стальной холм больше не безопасен. Его желание следить за Разломом и защищаться от вторженцев обернулось ничем. Против Тоски он – ничто. Идти некуда. Цели нет, поэтому он остается. По инерции.

Очертание продолжает:

– Ты когда-нибудь задумывался, почему мы такие?

– Нет.

– Нет?

– Да.

– Да. Конечно да. Как и ты, я почти не помню того, что было до господина. До того, как я сюда пришло, у меня не было формы, не было задач. Я всегда считало, что все это мне дал господин, но с недавних пор я начало сомневаться.

– Воля господина сформировала нашу волю. Все было создано ею. Наша иерархия, наша внешность – все произросло из желаний господина. Но где господин брал вдохновение?

– Я никогда не знало твоего господина.

Очертание продолжает речь, как будто Самаэль ничего не говорил.

– Мы отличаемся от смертных. Мы – выше, и все же мы их копии. Я думаю, это началось, когда господин вторгся в оболочку нашего врага, принял ее облик и, как мне кажется, вобрал куда больше, чем лишь часть ее мыслей. До того как принять эту форму, господин считал, что она абсолютно чиста, но, видимо, в ней осталось что-то от хозяйки. И затем, во время войн по изменению этого мира, мир изменил нас.

– К чему это приведет?

– Да, к чему это приведет? Я часто задаюсь этим вопросом.

– Скоро Тоска поглотит нас всех.

– Да? Мой Ноль из Нового Горизонта передал вести. Злость вернулась. Старый зуб в юных руках. С каждым днем он становится острее. Именно он станет нашим концом.

Самаэль кивает, принимая неизбежное, не чувствуя ни радости, ни грусти.

– Только если, – добавляет Очертание, – мы не возьмем его под контроль.

– Невозможно.

– Я собираюсь известить остальных. Они отследят Злость и найдут способ обернуть ее против Тоски. Это наш единственный шанс.

– Тогда вперед.

– Да. Но я хотело сперва сообщить тебе.

– Зачем?

– Чтобы дать тебе фору. Тот, кто это сделает, станет нашим новым монархом.

– Мне это не интересно.

– В таком случае кому из них ты предпочтешь служить?

Самаэль осекается. Хочет сказать, что ему все равно, но это не так. Не произнося больше ни слова, он направляется к выходу.

Раздается стук сапог по грязным ступеням, и Очертание улыбается нечеловеческой улыбкой.