Питер Ньюман - Злость [litres]

– Что, это твое настоящее имя?

Полукровка выпячивает грудь.

– Да.

Веспер подавляет смех.

– Ты здесь одна?

– Нет. Нас много. И если бы ты мне что-нибудь сделала, они бы пришли за тобой.

– Ладно.

– И делали бы ужасные вещи, много-много раз.

– Слушай, я не собираюсь причинять тебе вреда. Моя подруга тяжело ранена. Знаешь кого-нибудь, кто может ей помочь?

Коротышка очень серьезно кивает.

– Тебе нужно увидеться с Нер. Она знает многое. Она чинильщица.

– Далеко?

– Она в Запретных туннелях, там, где собираются все слизни и жужжалы.

– Покажешь дорогу?

– Только если поклянешься.

– Поклянусь в чем?

– Что ты не будешь ее злить.

Самаэль идет мимо разрушенных поселений и выжженных башен. Не сбиваясь с шага, день и ночь. Ноги больше не устают, мышцы подчиняются без вопросов. Ему трудно вспомнить само значение слова «отдых». Так как ничто из физического мира не может его отвлечь, а пейзажи вокруг тоже не представляют из себя ничего интересного, его мысли обращаются внутрь, повторяясь и гоняясь одна за другой.

Он спрашивает себя, почему претендует на трон Узурпатора. Ему нет дела до власти, ему нет дела практически ни до чего. Дежурства на Железном холме и наблюдение за Разломом в какой-то мере давали покой. Не счастье, но лучше, чем что бы то ни было. Теперь Тоска отняла это у него, заставив отправиться на поиски Злости.

Но Злость его пугает. Он крутит эту мысль в голове: «Я не боюсь смерти, но боюсь меча. Почему?»

Он не может дать ответ, оставляя в воздухе вопрос, который с каждым шагом становится все тяжелее, все невыносимее.

И если он боится Злости, если даже не хочет быть частью Рухнувшего Дворца, то зачем следовать советам Очертания? Истина проста: это все гордыня. Как бы ему ни была неприятна мысль о правлении, но идея о том, что на трон воссядет инферналь, его бесит. Они недостойны. Он не может представить, как склоняется перед одним из них.

Впереди вынюхивает в грязи объедки какое-то шелудивое Псиное Отродье. Самаэль не обращает на него внимания.

Мысль отступить и позволить Тоске захватить всех кажется ему привлекательной. Так было бы проще. Просто положить всему конец.

И все же…

Часть его противится этому. Часть его представляет, как инферналям придется склониться перед ним, сознание рисует изощренные картины их ярости. Как им будет ненавистно быть под властью полукровки. Да, он хочет их страданий даже больше, чем их смерти.

Полупес негромко рычит на него по мере приближения, как будто все еще решая атаковать или нет.

Животное кажется тощим, отчаявшимся, но не безумным. Где-то неподалеку должен быть Хозяин. Самаэль исследует пространство, но мало что видит. Равнины простираются до гор на востоке и до горизонта на западе. Мало мест, где можно спрятаться.

Он подходит к Псиному Отродью, видит оба его незамутненных глаза, хотя человеческий наполовину закрыт. Внезапно на него накатывает волна отвращения и жажда убивать. Он поднимает меч над головой, двигаясь в зону доступности.

В голове всплывает непрошеное воспоминание. Настолько четко, что затмевает настоящее.

Он сидит в лодке в спокойном заливе. Солнечные лучи танцуют на волнах, завораживая взгляд. Красное и золотое, синее и зеленое, мерцающая мозаика. Если бы это было возможно, он бы заплакал. Вокруг него другие лодки, разношерстное собрание самопальных плотов и латаных-перелатаных кораблей. Один подплывает ближе – маленький небесный корабль, более непригодный для полетов; рулевой весело болтает с собакой, стоящей на носу корабля настороже. Он помнит, какими счастливыми казались эти двое и какой одинокой была его лодка по сравнению с ними.

Когда воспоминания улетучиваются, он понимает, насколько сер мир без них.

Пока он предается воспоминаниям, проходит какое-то время. Хотя он все еще держит меч перед собой, готовый атаковать, Псиное Отродье уже далеко и тащит в зубах что-то извивающееся.

Внезапно Самаэль решает идти за ним.

Они бредут на удивление долго. Зачастую Хозяева и Отродья стараются не отдаляться друг от друга, ибо в этом случае их связь слабеет. Вскоре они натыкаются на территорию, испещренную давними следами огромных копыт. В одной такой яме лежит тело женщины, покрытое потом. Изумительно молодая и болезненно худая, с багровой в серых пятнах кожей. Она изначально красная, но пятна – недавнее приобретение, вызванное желающими высосать ее паразитами.

Она не совсем мертва. Они приближаются и видят, что женщина корчится, извивается от боли, будто пытаясь выдавить инфекцию наружу.

Склоняя голову, полупес приближается. Он открывает рот, откуда выпрыгивает маленький жучок, перебирая в воздухе сломанными лапками. Тут же разбросаны другие насекомые и ошметки мяса – незамеченные и неоцененные подношения.

На ногах и плечах пораженную кожу украшают следы укусов. Тут и там ее все еще сосут летающие пиявки, напитывая располагающиеся под прозрачными оболочками набухшие вены.

Псиное Отродье нападает на них и отбрасывает прочь, но слишком поздно, Хозяйка практически мертва: ее конвульсии прекращаются, лицо разглаживается. Полупес садится рядом с ней и тихо скулит.

Скоро она умрет, и после этого Отродье одичает. Мрачное будущее, наполненное безумием и смертью.

После того как она перестает дышать, он еще долго скулит.

Самаэлю внезапно приходит в голову идея. Он наклоняется к еще не остывшему телу. Его ведет знание, взятое его создателем у Нелюди и закопанное глубоко в его подсознании.

Осознавая, что́ собирается сделать, он мешкает, затем стягивает перчатку и открывает ей веки. Ее левый глаз – человеческий, налитый синей кровью. Правый – собачий, глубокого карего цвета. Пальцами он аккуратно вынимает ее правый глаз. Его собственные глаза, глаза полукровки, видят серебряную нить сущности, тянущуюся от глазного яблока до черепа полупса.

Он снимает шлем.

Помещает глаз в раскрытую рукавицу, оставляя вторую руку свободной для действий.

Снова мешкает, но понимает, что хочет этого достаточно сильно, и тянется к своему лицу…

Как будто чья-то воля проводит его через эту процедуру. На короткое мгновение он ощущает боль, и половина мира темнеет.

Он берет лежащий в другой руке глаз и вставляет его в глазницу.

Физические действия выполняются чисто механически, но манипуляции с сущностью и внутренние операции невероятно сложны.

Отродье завывает.

Самаэль сохраняет молчание.

Когда все кончено, он надевает шлем.

Новые чувства, запахи и страхи поглощают его собственные. Голод уже давно не имеет никакого значения, но сейчас он вновь его ощущает, и это занятно.

– Ешь, – говорит он, указывая на гору останков, и полупес подчиняется.