Дэвид Арнольд - Электрическое королевство [litres]

– Сегодня она и правда выглядит лучше, – заметила Нико. – Я про Лоретту.

Кит тоже так думал, просто не хотел сглазить. Даже для Знатока его уровня ее болезнь казалась бессмыслицей. «А вдруг это я, я болен? Просто не знаю об этом и заражаю всех вокруг».

– Ты как себя чувствуешь? – спросил он.

– Что?

– Не ощущаешь себя… больной?

– Нет. А ты?

– Я себя хорошо чувствую.

Гарри тем временем лакал воду из той части реки, которая каким-то образом оставалась изолированной от потока. Из этакого пруда. Небольшого речного прудика.

– У тебя есть план? – сказал Кит. – Так?

Нико обняла его одной рукой за плечи.

– План у меня есть.

– И я в нем участвую.

– Я об этом только сейчас узнала, – ответила Нико. – Но да, думаю, что так.

Кит подумал о прошлой ночи, как он смотрел на нее у реки и как понял, что знает ее уже очень давно. Они с Нико были частью чего-то общего. Чего именно, он пока не знал, но это было нечто сродни египетским пирамидам, которые, если верить книгам из секции научпопа в библиотеке при начальной школе Тафта, построили где-то пять тысяч лет назад. (Никто не знал точно, люди ли возвели их или пришельцы.)

– Я знал, – тихо произнес Кит.

– Гм-м?

Он взглянул на Нико.

– Я знал, что я – часть плана.

– Правда?

– Ага. Знал уже давным-давным-давно.

– Пока не ушли слишком далеко, я хотела бы знать: можно Киту пойти с тобой в Бостон?

Кит с Гарри в полусотне метров вниз по реке играли с палкой. Леннон шагал рядом, а хижина осталась в километре с лишним позади.

– Что там, в Манчестере? – спросил он.

– Говори, Лен, прямо сейчас. Мне нужен ответ.

Леннон взглянул на нее.

– Конечно же, можно.

– Пообещай.

– Обещаю.

Текущая мимо река казалась ей сегодня куда громче, чем накануне, более дикой и неудержимой. Дымка рассеялась, утреннее солнце светило ярко, и в отражении виднелись холодные деревья и небо. Мерримак был как сирена [25] В древнегреческой мифологии сирены – полуженщины-полуптицы, которые чарующими песнями заманивали мореплавателей на острые рифы, где путники и погибали вместе с кораблями. , что манит на юг, или как змея, что преследует. Нико была рада, что Леннон и Кит пошли с ней, но боялась – и не только за судьбу Кита. Версия сказки, которую рассказывал Эхо его отец, все еще звучала у нее в голове, и в свете того, что парень пропал, собственное решение задержаться до утра и порасспрашивать его казалось теперь из рук вон безответственным.

В «Кайросе», несомненно, работало много ученых, а потому Нико охотно верила, что Эхо – ребенок одного из них. Так что еще отец ему рассказывал? Эхо, похоже, не сомневался, что все отцовские рассказы – чушь, но разве само существование Баклана не подтверждало папину историю? С другой стороны, хотела ли Нико, чтобы его история вообще подтвердилась? До сих пор достоверность сказки ее занимала, но вот она подтвердилась – и что? Доберется она до Манчестера, найдет вращающиеся воды Кайроса, а потом?

«Ступай туда, дорогая».

Осмелится ли она войти в эти воды, не зная, что ждет ее по ту сторону?

Может, Нико потому и не спешила сразу расспросить обо всем Эхо, что где-то в укромном уголке своей души она надеялась услышать от него опровержение папиной истории? Что ему доверили некое знание, переняв которое Нико вооружится им как свидетельством обмана и повернет вспять?

Леннон пусть идет в Бостон, а Кит, если на то пошло, – с ним.

Хоть сказка и оказалась правдой, она все еще принадлежит Нико. И своей историей Нико поделится с попутчиками, только если заставит нужда.

– Мне, кстати, нравится.

Нико обернулась. Леннон смотрел на нее с той самой улыбкой-неулыбкой, и внезапно список того, что могло ему нравиться, показался Нико бесконечным. Подувший как нарочно ветер растрепал ему волосы, словно бы хвастаясь, мол, смотри, как умею. Нико захватило совершенно новое и незнакомое чувство, от которого сильно кружилась голова и слегка мутило, и она подумала: не его ли герои книг испытывают, когда говорят, что у них на миг замерло сердце?

– Что тебе нравится? – спросила она.

Улыбка-неулыбка расцвела шире, и Леннон отвернулся.

– Когда ты зовешь меня Лен.

Кит знал слово «банда». Оно обозначало группу крутых ребят, которые переговаривались на собственном тайном языке и занимались тем, что ездили из города в город, чиня там мелкое хулиганство.

Кит, Нико, Леннон и Гарри (натуральная «банда», кому, как не ему, это решать?!) следовали вдоль Мерримака на юг. Идти за рекой было просто: она кое-где виляла, пересекая поля и небольшие городишки, но по большей части шла через лес. Вдоль нее тянулась одна из главных дорог былых дней, надолго пропадая, а потом вновь появляясь из-за поворота, когда этого меньше всего ожидали.

Им попадались прибрежные дома и здания, а местами реку пересекал, связывая восточный и западный берега, широкий мост. Когда они проходили под такими мостами, Кит представлял, как раньше поверху проезжали машины. Правда, сейчас мосты обветшали так, что любой автомобиль, рискнувший въехать на него, оказался бы на дне Мерримака.

Держаться старались поближе к воде и рельсам (которые так и бежали параллельно реке), молча и не сговариваясь придя к пониманию, что других людей с них хватит. А если идешь по дороге, то как бы сам напрашиваешься на компанию.

По пути делились историями и надеждами. Говорили о родителях. О том, как жили, пока не встретились.

Нико поведала, как росла в заколоченном Сельском Доме посреди леса и как у них на чердаке имелся балкончик. Ребенком она сидела на нем и воображала, что их дом посреди леса – это маяк посреди океана.

– Раньше мне казалось, что лучшие истории папа приберегал для посиделок на чердаке, но теперь мне кажется, что чердак сам навевал ему эти сказки.

Киту нравилось, как Нико говорит, он следил, как ее слова мягкими облачками возникают перед лицом и тают, сменяясь другими. Потом он смотрел, как говорит Леннон, как возникают и тают его слова, а потом подумал, что, может быть, бризы возникают из слов, и понял, что тоже хочет о чем-нибудь рассказать.

– До моего рождения моя Дакота практиковала акушерство. Этим забавным словом обозначают помощь другим женщинам в рождении детишек. Так что, выходит, моя Дакота стояла у истоков сотен жизней. Она была моим началом, а еще занималась танцами и бегом до того, как мир померк, и я видел фото, на котором она крутит жезл в старших классах, а еще она любила жестикулировать, когда говорила. Она жила в горном поселении, но, помогая стольким людям родить детей, боялась рожать собственных. Правда, однажды ночью ей во сне явился ангел и велел не бояться, а когда она проснулась, то в руке у нее лежал вот этот ключик… – Он извлек из-под кофты кулон-ключик и показал его остальным. – А потом она забеременела мной и увидела знак, который видела еще до того, как мир померк, и этот знак напомнил ей о Городке, и вот она перебралась в кинотеатр «Близнец рая», где я и родился, а затем жил всю свою жизнь, в главной будке киномеханика на втором этаже. Почти все время моя Дакота проводила в огородике, выращивала овощи, а больше всего она любила помидоры. Я тоже люблю их больше всего, и я очень люблю свою Дакоту. Любил. Мне ее не хватает.