Кассандра Клэр - Железная цепь [litres]

– Он теперь член твоей семьи, – твердо заявила Люси, – так же, как и я; ты моя сестра и останешься моей сестрой до самой смерти. Мы всегда будем сестрами и парабатаями. Остальное не имеет значения. На самом деле… – Она огляделась. – А почему бы нам не отрепетировать церемонию?

– Церемонию парабатаев? – удивилась Корделия. Поразмыслив, она признала, что это неплохая идея. – А ты помнишь все реплики?

– Я присутствовала на церемонии, когда Джеймс и Мэтью стали парабатаями, – сказала Люси. – Думаю, я вспомню. Итак, представь себе, что ты стоишь в огненном кольце, а я – в другом.

– Надеюсь, нам разрешат надеть броню, – улыбнулась Корделия, принимая величественную позу. – Иначе у нас юбки загорятся.

Люси вытянула перед собой руки и знаком дала Корделии понять, что она должна сделать то же самое. Они взялись за руки, и Люси с очень серьезным лицом начала:

– Несмотря на то что большинство парабатаев – мужчины, в церемонии используются слова из Писания, с которыми Руфь обратилась к Ноеминь. Слова, которые одна женщина сказала другой. – Она улыбнулась Корделии. – «Не принуждай меня оставить тебя и возвратиться от тебя; но куда ты пойдешь, туда и я пойду…» [27] Книга Руфи, 1:16.

Внезапно Люси подскочила на месте, как будто ее укусила оса, и опустила руки. Корделия испуганно шагнула к ней, забыв о том, что стоит в воображаемом огненном круге.

– Люси, с тобой все в порядке?

В дверях стояла Филомена ди Анджело. На лице ее застыло нарочито скучающее и недовольное выражение; черные брови и надутые ярко-алые губы придавали ей вид неумело загримированной актрисы.

– Ах, Люси, я не знала, что вы здесь, – пробормотала итальянка, окидывая помещение равнодушным взглядом. – Мистер Лайтвуд предложил мне осмотреть зал для тренировок, поскольку я его еще не видела. Должна признаться, – добавила она, – что меня больше интересует архитектура, культура и музеи Лондона, чем информация о том, тыкают ли британские Сумеречные охотники в демонов острыми предметами. Я подозреваю, что нет. А вы что думаете?

Люси взяла себя в руки, изобразила восторженную улыбку и воскликнула:

– Вы помните Корделию, Филомена? Она вышла замуж две недели назад…

– Ах да, за того молодого человека, который выглядит magnifico [28]в abiti formali [29], – вздохнула Филомена. – Quelli sì che sono un petto su cui vorrei far scorrere le dita e delle spalle che mi piacerebbe mordere.

Корделия прыснула со смеху.

– Боюсь, что, если вы подойдете к Джеймсу и – как вы сказали? – укусите его в плечо, он будет сильно обеспокоен.

– Я не знала, что вы говорите по-итальянски! – обрадовалась Филомена. – Но вообще-то я сказала, что хотела бы ласкать его обнаженное тело и осыпать жгучими поцелуями его плечи…

– Филомена! Вы говорите о моем брате! – возмутилась Люси. – Который к тому же является супругом Маргаритки. Уверяю вас, в Анклаве найдется множество других красивых мужчин. У Томаса прекрасные плечи. О них ходят легенды.

Филомена удивилась.

– Томас? Да, но… – Она перевела взгляд с Люси на Корделию и сделала небрежный жест. – Меня больше заинтересовал сын Консула. Конечно же, не рыжий, а другой.

– Завтра Анна Лайтвуд устраивает вечеринку у себя в квартире, – сообщила Люси. – Вы должны пойти! Там будут все молодые люди Анклава. И Мэтью тоже.

– L’affascinante [30]Анна устраивает вечер? – Филомена захлопала в ладоши. – Это другое дело! Я думаю, мне понравится.

– О, если вы интересуетесь искусством и культурой – и мужскими фигурами, – то обязательно понравится, – заверила ее Корделия. Ей уже не терпелось подразнить Джеймса, рассказывая ему о хорошенькой итальянке, у которой он вызвал такие страстные желания. – Вы встретите там цвет нашего общества.

– Превосходно, – сказала Филомена и тряхнула черными волосами. – Рим завоевал мир за шестьсот лет. Я завоюю Лондонский Анклав за один вечер.

Визит Джеймса в особняк Паунсби был тягостным и потребовал от него напряжения всех сил. Портьеры в гостиной были задернуты, чтобы не пропускать яркий дневной свет. Огастес все это время сверлил Джеймса ненавидящим взглядом, как будто тот совершил нечто неприличное, явившись к ним в дом, а вдова Бэзила, Юнис, долго рыдала у Джеймса на плече, повторяя, что он всегда был хорошим мальчиком и превратился в чуткого и заботливого молодого человека.

Джеймсу не терпелось выбраться оттуда и сломя голову понестись в Мэйфэр. Но воспитание и преданность родителям одержали верх, и он оставался с Паунсби почти целый час. К счастью, в конце концов появились Гидеон, Софи и Евгения, и он получил возможность спастись бегством.

Джеймс почувствовал огромное облегчение, увидев в окно кареты дом Консула на Гровнор-сквер. При виде этого здания ему всегда становилось как-то спокойнее, ведь в свое время он провел здесь немало счастливых часов. Однако едва Джеймс успел войти, как стало ясно, что сегодня спокойствия ему не видать.

Он хотел сразу идти в лабораторию, предполагая, что друзья находятся там. К несчастью, его остановила сцена, которую он случайно увидел через открытую дверь кабинета Консула. Мэтью развалился на кушетке, подобно Клеопатре, и со скучающим видом полировал ногти, а мрачная Шарлотта расхаживала перед ним из угла в угол. Пес Оскар, свернувшись на своей подушке, негромко посапывал во сне.

– Анклав решил организовать дневной патруль для осмотра окрестностей места убийства Бэзила Паунсби. Кто-то предложил включить в состав отряда тебя, Мэтью, но я возразила и сказала, что ты нездоров, – говорила Шарлотта. Это было произнесено крайне недовольным тоном.

Джеймс хотел проскользнуть мимо кабинета незамеченным, но Мэтью уже увидел его. Пытаясь остановить друга, он начал жестикулировать энергично, но незаметно (трюк, который мог провернуть только он). Джеймс сердито посмотрел на парабатая, но остался за дверью.

– И зачем ты это сделала? – возмутился Мэтью. – Я совершенно здоров.

– Я сказала так потому, что это правда, – голос Шарлотты дрогнул. – Мэтью, ты нездоров. Ты постоянно пьян, а когда не пьян, у тебя дрожат руки. Ни в том, ни в другом состоянии ты не подходишь для участия в патрулировании.

Мэтью с тоскливым видом поднял глаза к потолку, потом слегка приподнялся и поправил диванные подушки.

– Я же не виноват, что вы с отцом в молодости были самыми скучными людьми на свете. Я не такой, как вы. Я хочу наслаждаться молодостью. Хочу пить вино и веселиться до утра. В этом нет ничего дурного. Ты тревожишься по пустякам.

– Помнишь старую пословицу? – очень тихо произнесла Шарлотта. – Сначала человек поглощает алкоголь, а потом алкоголь поглощает человека.

Джеймс вдруг подумал об отце Корделии и поморщился. Несмотря на свои добрые намерения, Шарлотта избрала в корне неверную тактику для серьезного разговора с Мэтью: она ошибочно считала его вид пресыщенного жизнью денди признаком равнодушия и безразличия ко всему. Мэтью вытянулся на диване и лежал неподвижно, глядя в потолок. Шарлотта, скорее всего, решила, что он презирает ее, но Джеймс знал, что за апатией Мэтью скрывается ярость – ярость и гнев, побудившие его устроить эту сцену в присутствии Джеймса. Он словно хотел сказать: «Видишь, как все это глупо, как по-дурацки они себя ведут».