Брендон Сандерсон - Ритм войны. Том 2 [litres]

– Та сфера, – сказала Венли. – Которую дал тебе король Гавилар…

Они все видели ее, а несколько месяцев спустя она погасла.

– Да. Темная сила. Он утверждал, что хочет вернуть наших богов.

Улим нервничал из-за сферы Гавилара. Маленький спрен сказал, что Гавилар не работал ни с ним, ни с кем-либо из агентов Вражды – более того, был настроен в их адрес неприязненно. Так что Улим понятия не имел, откуда у него свет Вражды.

– Может быть, – сказала Венли, – если люди хотят связаться с нашими богами, нам тоже следует изучить этот вариант. А вдруг что-то в наших песнях…

– Прекрати, – упрекнула Эшонай. – Венли, что ты говоришь? Ты лучше других должна понимать всю глупость таких слов.

«Я так и осталась для тебя дурочкой, не так ли?»

Венли настроилась на ритм раздражения. Увы, это была новая Эшонай. Не тот ребенок, который поощрял ее, а взрослая, которая сдерживала и высмеивала.

– Спой со мной, – попросила Эшонай. – Об ужасных и великих временах…

– Пожалуйста, не превращай это в очередную лекцию, Эшонай, – отрезала Венли. – Просто… перестань, ладно?

Эшонай замолчала, потом запела в ритме примирения. Некоторое время они сидели вдвоем, свет снаружи тускнел по мере того, как солнце клонилось к горизонту. Венли поймала себя на том, что тоже напевает в ритме примирения. Она исследовала ритм и отыскала дополнительный тон, пытаясь снова – на короткое мгновение – звучать в гармонии со своей сестрой.

Эшонай сменила ритм на тоску, и Венли последовала ее примеру. А потом она сама осторожно перешла на ритм радости. На этот раз Эшонай последовала за ней. У них стала получаться песня, и Венли ее запела. Прошло… много лет с тех пор, как она практиковалась петь. Она давно перестала думать о себе как об ученице хранительницы песен; теперь, когда они объединили семьи, поддержанием традиций могли заниматься другие.

Но она все еще помнила песни. Это была Песня Рассветов. Обучающая, предназначенная для подготовки малыша к более сложным ритмам и песням. Было что-то приятное в простой песне, которую можно было хорошо спеть. Ее можно было усложнить на свой лад. И можно было ощутить душу песни, не думая о пропущенных словах или фальшивых нотах.

Она допела до конца и замолчала; голос Эшонай постепенно затих. Снаружи сгустились сумерки. Совершенно неподходящее время для Песни Рассветов. Тем не менее Венли была рада, что все так славно получилось.

– Спасибо, – сказала Эшонай. – За все, что ты делаешь. Тебе не воздали должное за формы, которые ты нам подарила. Без боеформы у нас не было бы ни единого шанса противостоять человекам. Скорее всего, мы уже были бы их рабами.

– Я… – Венли попыталась настроиться на уверенность, но ритм ускользнул от нее. – Раз вы с Демидом знаете, что я сделала, пренебрежение других можно и перетерпеть.

– Как думаешь, ты могла бы найти мне другую форму? – спросила Эшонай. – Форму, которая позволила бы говорить лучше, более дипломатично? Я могла бы пойти к человекам и объяснить, что произошло. Может быть, мне удалось бы встретиться с Далинаром Холином. Я чувствую, что… он может меня выслушать, если я найду его. Если бы только язык слушался меня. Они не знают ритмов, и им так трудно все объяснить…

– Я попытаюсь, – сказала Венли и поняла, что слышит ритм мольбы.

Почему? Она же на него не настраивалась.

– Тогда, может быть, я смогу объясниться и с тобой, – тихо сказал Эшонай, поникнув от усталости. – И при этом не будет казаться, что я читаю нотации. Ты бы поняла, что я на самом деле чувствую. Мама бы поняла, что я не пытаюсь убежать. Я просто хочу увидеть…

– Когда-нибудь ты это увидишь, – пообещала Венли. – Ты увидишь весь мир. Каждый яркий цвет. Каждый край и каждый народ. Услышишь каждый поющий ветер.

Эшонай не ответила.

– Я… я делала вещи, которые тебе могут не понравиться, – прошептала Венли. – Я должна рассказать. Но ты объяснишь, что мои поступки неправильны, а ты всегда права. Это часть того, что я ненавижу в тебе.

Но ее сестра уже задремала. Жесткий осколочный доспех удерживал Эшонай в сидячем положении; она тихо и равномерно дышала. Венли поднялась на ноги и вышла.

В ту ночь она впервые отправилась охотиться на спренов бури.

Может, вспомнив свою жизнь, я бы обрел былую уверенность. Может, я перестал бы колебаться, пытаясь принять простейшее из решений.

К началу суда над Адолином погода заметно улучшилась. Спрены чести, которые встречались ему по пути, были разговорчивее обычного и ступали бодрее, стремясь к Форуму на южной плоскости Стойкой Прямоты.

Он не чувствовал погоды, а вот Купаж говорила, что это похоже на слабый барабанный бой в глубине ее сознания, бодрый и воодушевляющий. И действительно, его наставница казалась разговорчивее обычного.

Он нервничал сильнее, чем на первой ранговой дуэли, и был подготовлен куда хуже. Юридические термины, стратегии, даже нюансы его политической подготовки – все казалось далеким, когда он спускался по ступеням амфитеатра. Как и опасалась Купаж, трибуны оказались забиты. Среди спренов чести выделялись одетые в мундиры или другие официальные наряды и облаченные в нечто свободное и струящееся, со шлейфами, которые волочились по следам. Вторые казались более свободолюбивыми. Может быть, их присутствие в толпе зрителей сыграет на руку Адолину.

Купаж сказала, что настроение зрителей – это очень важно. Верховный судья, скорее всего, прислушается к публике и рассудит соответственно. Адолин пожалел, что никто не объяснил ему раньше, насколько непостоянным будет арбитр. Впрочем, из этого можно извлечь пользу: Адолин решил сыграть на непредсказуемости Келека. Спрены чести в основном были изначально настроены против него.

Они не освистали Адолина, когда он вышел на арену; для такого обитатели Стойкой Прямоты слишком уважали этикет. Они просто замолчали. Слева от себя Адолин увидел Шаллан, а рядом с ней сидел Узор. Она погрозила кулаком, и у него сложилось впечатление, что в этот миг его жена была Сияющей.

Келек восседал на подобии трона, перед которым имелся стол; и то и другое было встроено в трибуны. Вестник выглядел внушительно, и Адолин невольно вспомнил, что этому человеку, несмотря на все странности в поведении, тысячи лет. Возможно, он поймет.

– Ну ладно, ладно, – объявил Келек. – Человек, поднимись на подиум и стой там, пока этот спектакль не закончится и мы не сможем тебя казнить.

– Пресвятой владыка, – вмешался спрен, сидевший рядом. – Мы не казним людей.

– А что же с ним делать? – удивился Келек. – У вас нет тюрем, и я сомневаюсь, что он будет страдать, если вы его просто выгоните. Провалиться мне на месте, если половина присутствующих не сочла бы бегство отсюда наградой!