Брендон Сандерсон - Ритм войны. Том 2 [litres]

– Ты не настаивала на том, чтобы связаться со мной, – сказала Рабониэль. – Полагаю, ты поняла, что произошло.

– Как долго вы подслушивали мои разговоры с Сородичем, Древняя? – спросила Навани.

– С самого начала. Когда мне было некогда, этим занимался другой Сплавленный.

Навани закрыла глаза.

«Я выдала им секрет третьего узла. Я вырвала его у Сородича, шагнув прямо навстречу врагу».

– Ты не должна быть слишком строга к себе, – продолжила Рабониэль. – Сородич действительно виноват – это существо всегда было таким невинным. И не сознающим собственной наивности. Когда я коснулась колонны, я узнала, что Сородич проснулся, но притворялся мертвым. Поэтому я подыграла и стала слушать. Я не могла знать, что решение принесет плоды, но схожим образом мы сажаем девять семян и наблюдаем, какое из них прорастет.

– Сородич сказал мне… – проговорила Навани. – Он сказал, что мы не сможем перехитрить вас.

– Да, я слышала. Это заставило меня поволноваться, что вы двое заметили мое наблюдение. Фраза казалась задуманной с целью отвлечь меня.

– Как? – спросила Навани, открывая глаза. – Как вы это сделали, Древняя? Сородич должен был знать, что на канале связи с ним утечка.

Рабониэль запела в каком-то неведомом ритме, затем подошла и постучала по стопкам заметок Навани:

– Учись. Найди ответы, Навани. Перестань бороться со мной, помоги закончить эту войну. Таково твое изначальное предназначение.

Навани почувствовала, как подступает тошнота. Однажды ее уже вырвало от мерзкого ощущения того, что она сделала. Чего она стоила Сородичу. На этот раз она заставила себя замолчать, и, когда Рабониэль уходила, ей удалось задать еще один вопрос.

– Каладин. Ветробегун. Он убит, Древняя?

– Я его не убивала. Хотя и нанесла ему чувствительный удар. Ты, вероятно, поняла, что ему удалось уничтожить узел, так как щит все еще поднят. Однако, когда ветробегун был замечен убегающим из башни добрых полчаса спустя, его рана еще не зажила – так что, думаю, трансформация Сородича почти завершена. Это делает силы ветробегуна весьма ненадежными. Я нахожу маловероятным, что он выжил после того, как выбежал в бурю.

– В бурю? – повторила Навани.

– Да. А жаль. Может быть, Сородич сможет сказать тебе, мертв он или нет. Если так, я бы очень хотела изучить его труп.

Рабониэль ушла. Навани попыталась справиться с тошнотой, чтобы написать, а затем сжечь молитву о защите Каладина. Это было все, что она могла сделать.

Затем она положила голову на стол, чтобы обдумать всю глубину своей неудачи.

Сзет-сын-Чести попытался сгорбиться.

Далинар сказал, что небольшая сутулость поможет ему принять вид обычного солдата на скучной караульной службе. Далинар сказал, что Сзет крадется, когда надо просто идти, и слишком напряжен, когда стоит на страже. Как огонь, горящий высоко, а надо тлеть.

Как перестать напрягаться? Пытаясь это понять, Сзет вынудил себя прислониться к дереву и сложить руки на груди, как предлагал Далинар. Перед ним Черный Шип играл со своим внучатым племянником, сыном Элокара. Сзет тщательно осмотрел периметр небольшой полянки. Проследил за тенями. Не задержался ли в лагере по соседству кто-нибудь подозрительный? Сзет бы увидел его сквозь деревья.

Он не заметил ничего странного, и это его беспокоило. Но он все равно попытался расслабиться.

Пасмурное небо и душная погода сегодня напоминали побережье Шиновара, где отец Сзета был пастухом. Видя эту густую траву, Сзет почти мог представить, что он дома. Рядом с прекрасными белыми утесами. Слушает блеяние ягнят, таскает воду…

«Лучший и истинный долг человека – прибавлять к миру, – произнес в его воспоминаниях тихий голос отца. – Созидать, а не разрушать».

Но нет. Сзет не был дома. Он стоял на оскверненном камне на лесной поляне неподалеку от городка в Эмуле. Далинар опустился на колени, показывая Гавинору – ребенку еще не исполнилось и пяти, – как держать тренировочный меч.

Прошло уже несколько минут, поэтому Сзет покинул дерево и обошел поляну, чтобы осмотреть несколько подозрительных пучков лоз.

– Ты видишь что-нибудь опасное, меч-ними? – тихо спросил он.

«Нет, – сказал меч. – Я думаю, ты должен вытащить меня. Я лучше вижу, когда обнажен».

– Когда ты обнажен, меч-ними, ты пытаешься высосать мою жизнь.

«Ерунда. Ты мне нравишься. Я бы не попытался убить тебя».

Оружие проецировало свой приятный голос в сознание Сзета. Далинару это ощущение не понравилось, поэтому теперь меч обращался только к непосредственному владельцу.

– Я не вижу ничего опасного, – сказал Сзет, возвращаясь на свое место возле дерева и снова притворяясь хоть немножечко расслабленным.

Это было трудно, требовало бдительности и самоотверженности, но он не хотел, чтобы Далинар снова отчитал его.

«Это ведь хорошо, правда? Ничего опасного?»

– Нет, меч-ними, – сказал Сзет. – Это нехорошо. Это тревожно. У Далинара так много врагов; они будут посылать убийц, шпионов. Если я не вижу их, возможно, я слишком слаб или слишком неопытен.

«А может, их здесь просто нет, – сказал меч. – Вашер тоже всегда был параноиком. И он чувствовал, если кто-то приближался. Я все твердил ему, чтобы он перестал так волноваться. Как и ты. Просто сгусток беспокойства».

– На меня возложена обязанность, – возразил Сзет. – Я должен с ней справиться.

Мальчик тем временем высоко поднял свой игрушечный меч и провозгласил себя ветробегуном. Далинар рассмеялся. В Холинаре ребенок пережил ужасный опыт и после этого почти не разговаривал. Его терзали призраки прошлого. Он натерпелся от спренов пустоты, им манипулировали Несотворенные и пренебрегала собственная мать. Хотя страдания Сзета были иного рода, он не мог не чувствовать родства с малышом.

Далинару явно нравилось видеть, как в играх ребенок становится более живым и восторженным. Сзет снова вспомнил свое детство, проведенное за игрой с овцами. Простая жизнь, до того как его семью препоручили Клинкам Чести. До того, как его тихого отца научили убивать. Осуществлять с миром не сложение, а вычитание.

Его отец был еще жив и находился в Шиноваре. Носитель другого меча, другой ноши. Там была вся семья Сзета. Его сестра, его мать. Он уже давно не думал о них. Он позволил себе это сейчас, потому что уже не считал себя неправедником. Раньше он не хотел запятнать их образы прикосновением своего разума.