Роберт Силверберг - Валентин Понтифик [litres]

А теперь понтифик с небольшой свитой поднимается по Зимру дальше на запад, из одной разоренной области в другую, и так же мягко убеждает народ вернуться в разум. Из Пилиплока он отправился в Ни-мойю и оказался здесь на несколько недель раньше Хиссуна. Самозванцы разбежались, не дожидаясь его появления, вандалы и мародеры прекратили бесчинства, как говорилось в донесении. Деморализованные обнищавшие жители великого города миллионами вышли приветствовать своего понтифика, как будто он мог мановением руки вернуть мир в прежнее состояние. Это значительно упростило дело для Хиссуна, пришедшего сюда после Валентина: не пришлось тратить время и силы на подчинение Ни-мойи. Он обнаружил, что город тих и готов к всестороннему сотрудничеству.

Хиссун водил пальцем по карте. Валентин отправился в Кинтор. Весьма рискованная затея – город давно уже стал твердыней еще одного самозваного короналя – Семпетурна, – создавшего частную армию под названием Рыцари ордена Деккерета. Хиссун очень опасался за понтифика, но не мог предпринять никаких действий в его защиту, поскольку Валентин даже слышать об этом не хотел. «Я не поведу армию ни в один город Маджипура», – заявил он, когда они на Острове обсуждали план действий, и Хиссуну оставалось только подчиниться его воле. Власть понтифика превыше всего.

Но куда Валентин направится из Кинтора? Скорее всего, в область Разлома, решил Хиссун. А оттуда, по всей вероятности, в приморские города – Пидруид, Тиломон, Нарабаль. Ведь никому до сих пор не известно, что происходит на том дальнем берегу, куда устремились миллионы и миллионы беженцев из внутренних районов Зимроэля. Но Хиссун явственно представлял себе, как Валентин без устали переезжает из города в город и усмиряет хаос одной лишь пламенной силой своей души. По воздействию на мир эта поездка станет чем-то вроде великого паломничества понтифика. Но ведь понтифику, с тревогой думал Хиссун, великое паломничество не положено…

Он заставил себя отвлечься от мыслей о Валентине и вернулся к текущим делам. Во-первых, дождаться здесь Диввиса. Отношения с ним и дальше будут очень непростыми. Но Хиссун знал, что все грядущие успехи его царствования в значительной степени определятся тем, как ему удастся поладить с этим честолюбивым и завистливым человеком. Вероятно, предоставить ему широкие полномочия, заставить всех генералов этой войны ясно понять, что единственным начальником для него является корональ. Но при этом непрерывно и строго контролировать все его действия. Если это вообще возможно.

Хиссун быстро чертил на карте линии. Одна армия, под командованием Диввиса, направится на запад, до Кинтора или даже Мазадона, чтобы закрепить порядок, восстановленный там понтификом, и будет попутно продолжать пополняться. Оттуда она свернет на юг и встанет кордоном вдоль верхней границы провинции метаморфов. Вторая армия – его армия – пойдет из Ни-мойи по берегам Стейча и запечатает восточную границу Пьюрифайна. А потом давить, как клещами, с двух сторон, пока не удастся изловить мятежников.

Но что же все эти солдаты будут есть, если на континенте губительный голод? Разве прокормишь многомиллионную армию корешками и орехами? Он встряхнул головой. Если придется, будем питаться корешками, орехами и травой. Камнями и грязью. Жуткими зубастыми тварями, которых выпускают против нас мятежники. И одолеем их, и покончим с этим безумием.

Хиссун поднялся, подошел к окну и уставился на полуразрушенную Ни-мойю, которая сейчас, когда сумерки прикрыли часть ее страшных ран, производила не столь удручающее впечатление. Из стекла на него смотрело собственное отражение. Он отвесил ему шутливый поклон. Добрый вечер, мой повелитель! Да пребудет с тобою благословение Божества, мой повелитель! Лорд Хиссун… Говорят, на каком-то из древних языков слово «лорд» как раз и означало: повелитель… Просто удивительно слышать. Да, мой повелитель, нет, мой повелитель, будет исполнено, мой повелитель. Перед ним делают знак пылающей звезды. Пятятся от него в благоговейном восторге. Судя по всеобщему отношению, он, и в самом деле, корональ. Может быть, рано или поздно он к этому привыкнет. Ведь последняя перемена, случившаяся с ним, не была совсем уж неожиданной. Но даже несмотря на это, он не мог до конца поверить в ее реальность. Возможно, дело в том, что с самого начала и по сей день его царствование проходило в условиях малокомфортабельного и очень нервного путешествия по Зимроэлю. Реальным его новый статус станет, решил Хиссун, когда он наконец вернется на Замковую гору – в Замок лорда Хиссуна! – и начнет подписывать указы, давать аудиенции и председательствовать на грандиозных церемониях, что, по его представлениям, было настоящим занятием короналя в мирное время. Но настанет ли когда-нибудь этот день? Он пожал плечами. Глупый вопрос – как и большинство вопросов. Когда наступит, тогда и наступит. А пока есть над чем поработать. Хиссун вернулся к своему столу и еще с час продолжал изучать карты.

Затем вернулся Алсимир.

– Мы с мэром подробно побеседовали, мой повелитель. Он обещает всестороннюю помощь. И сейчас он ждет внизу, в надежде, что вы соизволите лично выслушать, как сильно он будет стараться эту помощь оказывать.

Хиссун улыбнулся:

– Что ж, пригласите его сюда.

Достигнув наконец Кинтора, Валентин приказал Эйзенхарту причалить не в самом городе, а на другой стороне реки, в южном пригороде Горячий Кинтор, славившемся природными чудесами в виде гейзеров, фумарол и озер с кипятком. Он хотел войти в город неторопливо и спокойно, чтобы самозваный «корональ», безраздельно властвовавший в городе, был заблаговременно извещен об этом.

Конечно, так называемый лорд Семпетурн не мог не знать о его появлении. Валентин плыл из Ни-мойи вверх по Зимру, не скрывая ни своей персоны, ни своей цели. Он останавливался едва ли не во всех крупных городах по пути, встречался с представителями муниципальных властей, где они еще имелись, получал уверения в поддержке армий, которые должны были ликвидировать опасность со стороны метаморфов. И повсюду, даже в тех городах, где он не останавливался, народ выбегал смотреть на флот императора, направляющийся в Кинтор, все размахивали руками и кричали: «Понтифик Валентин! Понтифик Валентин!»

В остальном же путешествие проходило безрадостно, потому что даже с реки было хорошо видно, что эти города, еще не так давно оживленные и процветающие, превратились в собственные призраки: портовые склады стояли с выбитыми окнами, и в проемы было видно, что они пусты, на рынках не было ни продавцов, ни покупателей, набережные заросли сорным кустарником. И где бы он ни сходил на берег, бросалось в глаза, что оставшиеся жители, хоть и кричат ему здравицы и приветственно машут руками, совершенно утратили надежду: они не решались оторвать от земли взгляды потухших глаз, сутулились, как от изнеможения, лица их были пусты.