Роберт Силверберг - Валентин Понтифик [litres]

– Да, вопрос действительно нешуточный, – перебил его Хиссун. – И предполагаю именно использовать, а не убивать их. Но, думаю, если кто-то не позволит использовать себя, его все же придется убить. Но, умоляю вас, давайте отложим частности на потом.

– Вы предполагаете использовать этих людей, – сказал принц Нимиан Дундилмирский. – Рассуждаете прямо как корональ.

– Нет, – ответил Хиссун. – Я рассуждаю, как один из тех двоих, кого вы сами единодушно назвали, чтобы сделать потом окончательный выбор. К сожалению, лорд Диввис отсутствует. Я же, возможно, высказываюсь слишком решительно. Но уверяю вас, что давно обдумываю сложившиеся обстоятельства, не вижу альтернативы своим предложениям и буду настаивать на них, кто бы ни стал правителем.

– Правитель – лорд Валентин, – сказал герцог Халанкский.

– Он корональ, – согласился Хиссун. – Но мы вроде бы сошлись во мнении, что в условиях нынешнего кризиса нами должен управлять дееспособный понтифик, а не только корональ. Лорд Валентин, как вы только что сообщили, направляется на Остров для встречи с Владычицей. Я предлагаю отправиться туда же, переговорить с короналем и убедить его, что миру необходимо, чтобы он взошел на трон понтифика. Если он сочтет мои рассуждения разумными, то выскажет свои пожелания насчет преемника. Я убежден, что новый корональ должен умиротворить Пилиплок и Ни-мойю и привлечь на свою сторону самозваных короналей. Остальным из нас предстоит возглавить войска, которые будут окружать владения метаморфов. Лично мне безразлично, кто наденет корону, Диввис или я; важно лишь, чтобы мы немедленно вышли на поле боя и взялись за восстановление порядка, с чем мы непростительно долго тянем.

– И как же мы решим? Бросим монетку? – раздался вдруг голос от двери.

Там стоял, глядя в лицо Хиссуна, Диввис – небритый, с всклокоченными волосами, в грязной охотничьей одежде.

Хиссун улыбнулся:

– Рад снова видеть вас, мой господин Диввис.

– Сожалею, что пропустил значительную часть совета. Так как, принц Хиссун: мы сегодня выбираем короналя и формируем армии.

– Короналя будет выбирать лорд Валентин, – спокойно ответил Хиссун. – На нас с вами ложится задача сформировать армии и возглавить их. И, боюсь, некоторое время ни у кого из нас, мой господин, не будет досуга на такие приятные занятия, как охота. – Он указал на свободное третье кресло во главе стола. – Не желаете присесть, господин Диввис? Я изложил совету ряд предложений и повторю их для вас, если вы уделите мне несколько минут. Так что, мой господин Диввис, присядете и выслушаете? Присядете?

Итак, снова в море, сквозь жаркую дымку и зной: только огненный ветер Сувраэля теперь дует в спину и вместе с быстрым непрекращающимся течением с юго-запада стремительно несет корабли к северным землям. Валентин чувствовал и другие потоки, бурные, пронизывающие его душу. Слова, которые произнес верховный глашатай Хорнкаст на банкете в Лабиринте все еще звучали в нем, как будто он услышал их только вчера, а не в давние времена, с которых, казалось, минуло уже десять тысяч лет.

«Корональ – это воплощение Маджипура. Персонификация Маджипура. Корональ – это мир, а мир – это корональ».

Да. Да.

И пока он мотался по этому миру, с Замковой горы в Лабиринт, из Лабиринта на Остров, с Острова в Пилиплок, Пьюрифайн и Беллатул, из Беллатула в Сувраэль – а теперь снова из Сувраэля на Остров – дух Валентина все шире открывался страданиям Маджипура, его разум все явственнее воспринимал боль, растерянность, безумие, ужас, которые теперь разрывали на части то, что еще недавно было самым благополучным и самым мирным из миров. Круглые сутки, без перерыва, его захлестывали излияния двадцати миллиардов измученных душ. И он с радостью и с нетерпением воспринимал и впитывал все, что Маджипур должен был влить в него, и охотно искал способы облегчить эту боль. Но напряжение выматывало. Слишком много обрушилось на него, он не успевал осознать и обобщить все это и часто ощущал себя сбитым с толку и подавленным, и от этого некуда было деться, потому что он был Властью королевства, и восприятие мира было его первостепенной и неизбежной обязанностью.

Почти весь день он простоял в одиночестве на палубе, глядя прямо вперед, и никто, даже Карабелла, не смел приблизиться к нему – настолько отчетливо ощущалась всеми сфера изоляции, в которую он заключил себя. Но через некоторое время Карабелла все же подошла к нему – нерешительно, робко, молча. Он улыбнулся и привлек ее к себе; ее бедро прижалось к его бедру, ее плечо оказалось у него под мышкой, но он продолжал молчать, поскольку на некоторое время перешел в царство, где не было места словам, где он был спокоен, где израненные участки его души могли так или иначе обрести исцеление. Он твердо знал, что она не попытается вторгнуться туда.

Через некоторое время она посмотрела на запад и с трудом удержалась, чтобы не ахнуть. Но все равно промолчала.

Тогда он спросил, будто откуда-то из неведомой дали:

– Что ты видишь, любовь моя?

– Силуэт вдали. Наверное, силуэт дракона.

Он ничего не ответил.

– Но разве это возможно, Валентин? Нам ведь сказали, что в это время года в этих водах не бывает драконов. Но что же, в таком случае, я вижу?

– Ты видишь дракона.

– Моряки говорили, что их не будет. Но я точно вижу. Что-то темное. Что-то очень большое. Плывет в том же направлении, что и мы. Валентин, разве может здесь быть дракон?

– Драконы повсюду, Карабелла.

– А может быть, мне мерещится? Может быть, это всего лишь тень на воде… или плавучее скопление морской травы…

Он покачал головой.

– Ты видишь дракона. Дракона-короля, одного из великих.

– Ты так уверенно говоришь, Валентин, а ведь даже не посмотрел.

– Да. Но это дракон.

– Ты чувствуешь его?

– Да, я чувствую его. Тяжелое присутствие гигантского дракона. Силу его разума. Глубину и широту его мыслей. Я почувствовал все это задолго до того, как ты заговорила.

– Ты теперь так много всего чувствуешь, – сказала она.

– Слишком много, – ответил Валентин.

Он продолжал неотрывно смотреть на север. Огромная душа дракона легла на него тяжким бременем. За несколько месяцев постоянного напряжения его чувствительность многократно выросла, теперь он был в состоянии без особого усилия направить свой разум куда хотел, более того, ему приходилось силой удерживать себя от этого. Хоть бодрствуя, хоть во сне, он бродил в глубинах души мира. Расстояние больше не казалось ему препятствием. Он чувствовал все, даже резкие горькие мысли метаморфов, даже медленные, пульсирующие эманации морских драконов.

– Но что же нужно этому дракону? – спросила Карабелла. – Валентин, он собирается напасть на нас?