Роберт Силверберг - Валентин Понтифик [litres]

– Куда лучше полностью уничтожить всю эту структуру и жить где нам заблагорассудится, не спрашивая ни у кого разрешения.

– Но нельзя же не понимать, что это невозможно. Ты не сможешь ни выслать с планеты двадцать миллиардов народу, ни истребить их. А вот что нам действительно по силам, так это заключить с ними мир. Пойми, Фараатаа, что Валентин – это возможность для нас достичь мира.

– Мир! Какое дурацкое, лживое слово! Мир ! О нет, Данипьюр, я не хочу мира. Мне нужен не мир, а победа. И победа будет за нами.

– Победа, к которой ты стремишься, погубит всех нас, – возразила Данипьюр.

– Ничего подобного. А вот я считаю, что твои переговоры с короналем ничего не дадут. Если он пойдет на те уступки, которых ты собираешься просить, собственные принцы и герцоги свергнут его и поставят кого-нибудь безжалостного, и что тогда? Нет, Данипьюр, я должен продолжать войну до тех пор, пока в нашем мире не останется ни одного неизменяющегося. Все остальное будет означать продолжение рабства.

– Я запрещаю.

– Запрещаешь?

– Я Данипьюр.

– Совершенно верно. Но что из того? Я – Явленный король, о котором говорило пророчество. Как же ты можешь что-то запрещать мне? Неизменяющиеся трепещут передо мною. Я уничтожу их, Данипьюр. И если ты встанешь на моем пути, уничтожу и тебя. – Он поднялся и взмахом руки опрокинул нетронутый кубок с вином, разлив его содержимое по столу. Уже в дверях он обернулся, на мгновение принял облик, именуемый Рекой, означающий презрение и непокорность, и вернулся к своему основному облику. – Война будет продолжаться, – сказал он. – Пока что я разрешаю тебе исполнять прежние обязанности, но предупреждаю: не пытайся предать меня и вступить в связь с врагами. Что касается блаженного лорда Валентина, его жизнь нужна мне. Его кровь омоет Скрижали богов в день нового освящения Велализира. Веди себя разумно, Данипьюр. А не то и с тобой будет то же самое.

– Корональ лорд Валентин и его мать, Владычица, находятся во внутреннем храме, – сказала иерарх Талинот Эсюлде. – Он просил передать вам, принц Хиссун, чтобы вы переночевали в королевской резиденции в Нуминоре и с утра отправились в путь наверх, к нему.

– Воля короналя – закон, – ответил Хиссун.

Он смотрел мимо иерарха на огромную белую стену Первого утеса, возвышающуюся над Нуминором. Она была ослепительно, до боли в глазах, яркой, почти не уступая самому солнцу. Когда несколько дней назад Остров появился в поле зрения впервые за время плавания из Алханроэля, он поймал себя на том, что прикрывает глаза рукой от этого мощного белого сияния и вообще хочет отвести взгляд, а Эльсинома, стоявшая рядом с ним, в ужасе отвернулась от открывшегося зрелища и воскликнула: «Я никогда не видела ничего столь яркого! Мы не ослепнем, глядя туда?» Но теперь, вблизи, белый камень уже не устрашал: его свет казался чистым, успокаивающим, как свет луны, а не солнца.

С моря дул ласковый прохладный ветерок, тот самый, что нес его так быстро – но не настолько быстро, чтобы утихомирить нетерпение, нараставшее в нем день ото дня – от Алаизора до Острова. Нетерпение не отпускало его и теперь, когда он прибыл в твердыню Владычицы. Однако же он знал, что должен быть терпеливым и приспособиться к неторопливым ритмам Острова и его безмятежной хозяйки, иначе ему просто не удастся достичь тех целей, ради которых он оказался здесь.

И когда иерархи провожали его по небольшому тихому портовому городку в резиденцию, именуемую Семь стен, он и впрямь чувствовал, как нежные ритмы этого места овладевают им. Он думал о том, что чары Острова непреодолимы, что Остров является воплощением мира и спокойствия и всеми сторонами своего существования извещает о присутствии Владычицы. Даже бедствия, охватившие сейчас Маджипур, здесь казались ему нереальными.

Однако в ту ночь Хиссун долго не мог заснуть. Он лежал в роскошной спальне, обитой великолепными темными тканями старинного плетения, где некогда ночевали великий лорд Конфалюм, и Престимион, и, наверное, сам Стиамот; и ему казалось, что древние правители все еще витают здесь, переговариваются друг с другом тихим шепотом и насмехаются над ним в этих разговорах: выскочка, ничтожество, павлин . «Это всего лишь шум прибоя внизу», – сердито сказал он себе. Но сон по-прежнему не приходил, и чем старательнее он пытался заснуть, тем меньше хотелось спать. Он встал, прошелся по комнатам, вышел во двор, подумав, что хорошо бы разбудить какого-нибудь слугу, который подал бы ему вина, но не обнаружил ни одной живой души и через некоторое время вернулся в спальню и снова закрыл глаза. На этот раз ему почти сразу показалось, что он чувствует, как Владычица легонько прикоснулась к его душе; это было не послание, не что-то содержательное, а именно прикосновение, нежное, как дыхание, ласково проходящее через его душу: «Хиссун, Хиссун, Хиссун…», навевавшее на него успокоение, за которым пришла легкая дрема, а потом и глубокий сон, недоступный для сновидений.

Утром величественная, невзирая на изящество, иерарх Талинот Эсюлде проводила его и Эльсиному на площадку у подножия огромного белого утеса, где ждали парящие сани, которым предстояло доставить их на верхние террасы Острова.

Подъем по вертикальной стене Первого утеса – вверх-вверх-вверх, как во сне, совершенно ошеломил Хиссуна, он зажмурился и осмелился открыть глаза лишь после того, как сани не остановились на посадочной площадке. Посмотрев оттуда, он увидел залитую солнцем морскую гладь, простирающуюся до далекого Алханроэля, и два изогнутых рукава мола нуминорского порта, выдающиеся в море прямо под ним. Затем летающий фургон отвез их по заросшему густым лесом плато к подножию Второго утеса, который вздымался вверх так круто, что, казалось, заполнял все небо; там они переночевали в хижине на Террасе зеркал, где из земли, как таинственные древние идолы, торчали массивные плиты из полированного черного камня.

Затем последовал еще один подъем на санях на верхний, внутренний утес, вздымающийся на несколько тысяч футов над уровнем моря, где находилось святилище Владычицы. На вершине Третьего утеса воздух был настолько чистым, что даже находящееся за много миль виделось четко, будто сквозь увеличительное стекло. Высоко над головами лениво парили неизвестные Хиссуну громадные птицы с пухлыми красными телами и огромными черными крыльями. И снова Хиссун и Эльсинома поехали вглубь Острова, минуя одну за другой плоские террасы, пока наконец не достигли места, где среди необыкновенно безмятежных садов были разбросаны в кажущейся хаотичности простые беленые каменные домики.

– Это Терраса поклонения, – сказала Талинот Эсюлде. – Преддверие Внутреннего храма.