Роберт Силверберг - Валентин Понтифик [litres]

– А тут еще одна любопытная новость, – сказал Хорнкаст. – Понтифик Валентин не намерен немедленно переселяться в Лабиринт.

– Что? – изумился Дилифон.

– Сейчас он находится на Острове с бывшей Владычицей, новым короналем и новой Владычицей. Понтифик проинформировал меня, что оттуда он отправится в Зимроэль, чтобы взять под контроль взбунтовавшиеся провинции. Он предвидит, что на это уйдет много времени, и просит меня отложить все торжества по поводу его воцарения.

– Как надолго? – осведомился Шинаам.

– Неизвестно, – ответил Хорнкаст. – Кто знает, сколько еще продлится этот кризис. И, пока он продолжается, понтифик намерен оставаться в верхнем мире.

– В таком случае, – сказала Наррамиир, – можно ожидать, что кризис не закончится, пока Валентин жив.

Хорнкаст взглянул на нее и улыбнулся.

– Ты отлично поняла его. Он изрядно недолюбливает Лабиринт и, полагаю, будет использовать любой предлог, чтобы не переселяться сюда.

Дилифон медленно покачал головой.

– Но ведь это невозможно! Понтифик обязан жить в Лабиринте! Это же традиция! Ни разу за десять тысяч лет ни один понтифик не жил в верхнем мире!

– Но и Валентин никогда еще не был понтификом, – ответил Хорнкаст. – Думаю, что если мир переживет войну, которую развязали против нас меняющие облик, то за время его царствования случится еще немало перемен. Но должен признаться, что мне, в общем-то, безразлично, будет он жить в Лабиринте, или в Сувраэле, или на Замковой горе. Мое время прошло, как и твое, мой друг Дилифон, и твое, Шинаам, и, может быть, даже твое, моя госпожа Наррамиир. Поэтому грядущие преобразования крайне мало интересуют меня.

– Он обязан жить здесь! – повторил Дилифон. – Новый корональ просто не сможет выполнять свои обязанности, если рядом с ним в верхнем мире будет присутствовать понтифик.

– Может быть, в этом и состоит план Валентина, – предположил Шинаам. – Он принял титул понтифика, потому что уже не мог уклоняться от этого, но намерен фактически исполнять обязанности короналя, оставив лорду Хиссуну роль своего помощника. Клянусь Владычицей, я не ожидал, что он окажется столь ловким интриганом.

– Я тоже, – добавил Дилифон.

Хорнкаст пожал плечами.

– Мы можем лишь гадать о том, какие у него могут быть планы и намерения. Ясно лишь одно: пока не закончится война, он здесь не появится. И его двор будет рядом с ним; мы же уйдем в отставку, как только на пост заступит новый правитель. – Он медленно обвел взглядом небольшой зал. – Позвольте напомнить, что мы говорим о Валентине как о понтифике, хотя передача власти еще не осуществилась. И у нас осталась последняя обязанность.

– У нас? – повторил Шинаам.

– Ты намерен уклониться от нее? – спросил Хорнкаст. – Что ж, старина, иди, спрячься под одеяло. Мы справимся без тебя. Потому что сейчас нам придется пойти в тронный зал и выполнить свой долг. Дилифон? Наррамиир?

– Я пойду с вами, – твердо сказал Шинаам.

Медлительную процессию, парад древностей возглавил Хорнкаст. Несколько раз приходилось поджидать Дилифона; хотя его почти несли под руки двое дюжих помощников, ему все равно приходилось останавливаться, чтобы перевести дух. В конце концов они остановились перед громадными дверями обители правителя всего мира, и Хорнкаст привычным движением сунул руку в перчатку-опознаватель и прикоснулся к пульту открывания двери, зная, что делает это в последний раз.

Сепултров стоял перед шаром сложнейшей системы поддержания жизни, в котором пребывал понтифик.

– Очень странно, – сказал он. – Понтифик много месяцев молчал и вдруг опять заговорил. Вот, он пошевелился, сейчас…

И из голубого стеклянного шара послышались свист и бульканье, а потом голос Тивераса довольно внятно произнес, как когда-то:

– Пора. Встать. Идти.

– Те же самые слова, – сказал Сепултров.

– Жизнь! Боль! Смерть!

– Я думаю, он знает, – сказал Хорнкаст. – Я думаю, он должен знать.

Сепултров нахмурился.

– Что он знает?

Хорнкаст показал ему декрет.

– Это заявление, в котором лорд Валентин с прискорбием извещает о кончине великого императора Маджипура.

– Понятно… – протянул врач, и его ястребиное лицо потемнело от прилившей крови. – Значит, до этого все же дошло.

– Именно так.

– Пора? – спросил Сепултров и поднял трясущиеся руки над пультом управления.

Понтифик в последний раз разразился речью:

– Жизнь, величество. Смерть. Валентин – понтифик Маджипура!

Наступила жуткая тишина.

– Пора, – сказал Хорнкаст.

Из-за бесконечных перемещений по морю – сейчас с Острова снова на Зимроэль – Валентину уже стало казаться, что в одной из прошлых жизней он был, вероятно, легендарным капитаном Синнабором Лавоном, который в незапамятные времена предпринял первую из безуспешных попыток пересечь Великое море и повернул назад после пяти лет плавания. Очень может быть, что за это он был приговорен к цепи возрождений и бесконечному плаванию от земли к земле без права даже задержаться и отдохнуть где-нибудь. Но Валентин сейчас не ощущал усталости и не особенно тяготился скитальческой жизнью. Ведь ее можно было считать – в каком-то необычном, причудливом смысле – продолжением его великого паломничества.

Флот, подгоняемый благоприятным ветром, шел на запад и уже приближался к Пилиплоку. На сей раз задерживаться и менять курс из-за попадавшихся на пути драконов не пришлось ни разу, и корабли шли быстро.

Вымпелы на мачтах указывали строго вперед, на Зимроэль. Теперь флот шел не под зеленым с золотом флагом короналя – он перешел к лорду Хиссуну, который плыл на Зимроэль другим путем. Корабли Валентина шли под красно-черным, с эмблемой Лабиринта, знаменем понтифика.

Он еще не привык ни к этим цветам, ни к этой эмблеме, ни к другим переменам в своем образе жизни. Теперь перед ним уже не делают знак пылающей звезды, и это хорошо: он уже много лет считал все эти салюты вопиющей глупостью. К нему больше не обращаются «мой повелитель», потому что понтифика следует называть «мой император». Валентин почти не видел в этом разницы, если не считать того, что ухо его давно привыкло к то и дело повторяющемуся словосочетанию, он воспринимал его как знак препинания, как ритмическую основу фразы, без которой речь звучала непривычно. Трудным оказалось другое – добиться того, чтобы люди вообще разговаривали с ним, ибо все знали с малолетства, что к понтифику нельзя обращаться напрямую, что все общение с ним ведется исключительно через верховного глашатая, даже если понтифик находится рядом и обладает прекрасным слухом. Понтифик же не имеет права лично отвечать обращающемуся к нему и тоже должен передавать свои реплики через глашатая. Это оказалось первой из традиций понтификата, которую Валентин решительно отверг, а вот приучить окружающих оказалось куда сложнее. Своим верховным глашатаем он назначил Слита – этот выбор все сочли вполне естественным, – но строго-настрого запретил ему следовать древним глупостям и строить из себя уста и уши понтифика.