Владимир Сухинин - Закон долга [litres]

– Да не вопрос, Турган, дам я десяток, чтобы сопроводить ваш караван. Еще кошке своей прикажу охранять. Когда думаете выдвигаться?

– Так через седмицу и тронуться можно. Туда дня три, обратно дней десять. За две седмицы управимся. Спасибо, что не отказали. И вот еще что… – Староста обвел глазами скудную обстановку комнаты. – Вижу, вы один. Дам я вам двух кухарок в помощь. И уберут, и постирают, и приготовят. Есть пара вдов… – Староста хитровато взглянул на Артема, но тот спокойно выдержал взгляд и ответил:

– Это было бы хорошо, Турган, баба, она всяко лучше денщика готовит…

– И мне бабу… – Из-под стола показался Свад и залез на свободный табурет. Нагло посмотрел на старосту и грозно, как ему самому казалось, произнес: – Иначе прокляну. Молоко скиснет. Вот.

– И домовенок ваш тут? – как ни в чем не бывало улыбнулся староста. – Проказник, всем бабам под юбки заглядывал. И били его… Вы ему молочка в блюдце налейте…

– Ты себе молока налей, кривошип с бородой, – огрызнулся Свад. – Я помогу со стеклодувом. Выберу молодых парней и обучу.

– А ты умеешь стекло делать? – удивился Артем.

– А что там уметь? – небрежно отмахнулся Свад. – Бери да делай.

Староста некоторое время молча смотрел на коротышку, потом спокойно заговорил:

– А ведь есть у меня для тебя девица, домовой. Чуть больше тебя, но это не страшно. – Заметив удивленный взгляд Артема и сильно заинтересованный – Свада, ухмыльнулся: – Сирота у нас одна есть. Калека.

– Зачем мне калека?! – возмутился Свад. – Мне здоровую давай. Вот с такими сиськами! – Коротышка показал руками, какие должны быть вторичные половые признаки у женщины.

– Так она здоровая, только четверть человека. А сиськи как раз такие и есть, – не смутился староста.

– Зачем мне четверть? Мне целая нужна.

– Девушка целая, только не выросла. Калека она с детства. Семнадцать весен. Самый сок. Ее мать заболталась с бабами, да не усмотрела, в колодец дочку уронила, и та что-то себе при падении повредила. Отец как узнал, так мать у колодца и прибил. А его самого жандармы забрали. Больше мы его не видели, а девочку спасли, вырастили. Только она расти перестала. И с детства у нее дар открылся лекарский. На кого руку положит, тот и выздоравливает. Хоть человек, хоть животина. Мы ее от инквизиции по подвалам прятали. Тем только дай повод, сожгут сразу и скажут «одержимая».

– Я не видел у вас карлиц, – удивился известию Артем. – И не выдал никто?

– А мы ее прятали всю дорогу. А теперь уже и не надо. Лушей ее зовут. В моем доме теперича поселил ее. А насчет выдачи, так дурней у нас нет. – И как само собой разумеющееся добавил: – Кто же лекарку предавать будет?

– В твоем доме? – Гремлун заерзал на табурете.

Староста глянул на гремлуна, нахмурился и тихо произнес:

– Если обидишь девочку, пеняй на себя. Найдем, не спрячешься.

Свад возмущенно выпятил грудь:

– Как ты мог такое подумать! Гремлун ребенка не обидит.

– Да? – язвительно спросил Артем. – А это что? – И показал свою руку. – Может, там тоже твоя работа?

– Да ты что? Я ее не видел и не знаю. Да пошли вы все по нисходящей амплитуде графика моих ценностей… – Разгневанный и оскорбленный гремлун слез с табурета и растворился в воздухе.

– Он что, и у вас в лагере бывал? – спросил Артем.

– Бывал, – усмехнулся староста. – Пугал баб и требовал самогон. Меня обозвал как-то странно… Катагеном недоделанным.

– Может, котангенсом?

– Вот! Точно, им. Ученый, стервец.

Староста глубоко вздохнул, хлопнул широкими ладонями себя по коленям и поднялся.

– Так я пойду распоряжусь насчет вдов.

Артем, думая о своем, кивнул:

– Ага, иди.

Сотрудничество с поселенцами сулило выгоду. Надо отношения развивать. И подумать о том, чтобы солдаты, живущие без женской ласки, не насильничали крестьянок. Но не публичный же дом здесь обустроить?..

Староста ушел, а Артем, ничего не придумав, сел дописывать донесение. Но дописать ему снова не дал Козьма.

Он заглянул, огляделся и, загадочно улыбаясь, сообщил:

– Мессир, банька готова, прошу париться.

После дороги и купания в грязной воде грота у Артема чесалось все тело. Услышав о бане, он радостно поднял голову. Но рад был не только он.

– Баня – это хорошо! – проговорил неожиданно появившийся Иль. – Пошли, Артем, дорожную пыль смоем.

– Вам-то она зачем, господин бог? Вы же нематериальный.

– Еще какой материальный. И чувствую, как материальный, и чешусь, и… но это, впрочем, не важно. Бери полотенце, и пошли.

– Сейчас пойдем. Козьма, не уходи.

Денщик вошел и остановился у стола. Хранителя он не видел. Внимательно и преданно посмотрел на мага.

– Козьма, староста двух женщин пришлет готовить и убирать у меня. Боюсь, как бы солдаты обижать не стали.

– Этих забижать не будут, – ответил рассудительный Козьма.

– А других селянок? Как обычно происходит в крепостях?

– Обычно? Так по-разному. Смотря какой порядок будет. Ежели командир попускает, то могут и снасильничать. Тех мужиков, что будут из-за этого бунтовать, повесят. Остальные терпеть будут.

– То есть насильничали всегда? – уточнил Артем.

Козьма, который не видел в этом большой беды, только пожал плечами.

– Дело житейское, – спокойно пояснил он. – Крестьяне, они ж кто?.. – Продолжать не стал, но Артему и так стало понятно. Крестьяне как скот: прав не имели. Потому и считалось обычным делом насиловать их баб. – Обычно староста, – продолжил денщик, – выделял для этого дела вдовушек и перезрелок, кого замуж не взяли… И все были довольны.

– А в Хволе как делали? – уточнил Артем.

– Там вешали солдата, коли снасильничал, там начальства много. Но здесь не Хволь… А вообще в городе был дешевый женский дом. Там наш брат все жалованье спускал.

– Иль, как быть? – спросил Артем.

Хранитель не успел открыть рот, как, дымя сигаретой в мундштуке, рядом с хранителем появилась все та же неизвестная красавица, что встречалась с ним ранее. Артем так и не знал, кто она, откуда появляется и что хочет, но побаивался ее обаяния и легкого терпкого запаха женского желания, смешанного с потом.

– Артем, голубчик, – томно, с грудным придыханием произнесла дама. – Не беспокойся о таких вещах. Эту заботу я взвалю на свои хрупкие плечи… Ты вот что, – она затянулась, выпустила дым и улыбнулась невероятно обворожительной улыбкой, – лучше иди спать и выпусти Артамчика…

Женщина рассмеялась, ее бархатистый смех, лаская слух, прокатился по комнате, волосы немного растрепались, и наружу показались маленькие рожки.

«Ведьма!» – подумал Артем и провалился в забытье.

Артем, наученный горьким опытом недооценки возможностей дикарей, быстро спрятался за камень. Упал, вжался в землю и затаился. Он мысленно твердил свою мантру, которая однажды уже помогла ему слиться с местностью и остаться незамеченным: