Анна Мирович - Филин с железным крылом [litres]

Он слышал смех отца пять с половиной лет назад, за мгновение до того, как корона слетела с его головы, и сипуха бросилась в бой.

Там, где только что шла Антия, вдруг поднялась волна. Вздыбилась до небес, хлестнула по облакам и с грохотом обрушилась к ладье. Мир наполнило ревом шторма. От солнечного утра не осталось и следа. Удар был таким, что деревянное крошево веером разлетелось по сторонам. Сад смело, дворец рассыпался на кирпичи, как игрушечный; захлебываясь соленой водой, Верн пытался взлететь и не мог.

Кругом была вода – она нещадно била, тащила, швыряла все, что попадалось на ее пути. Там, где только что был отец, разлился нестерпимо яркий свет и погас. Солнечного Кормчего нельзя убить – но сейчас сила, заключенная в жемчуге, сумела пусть на время, но сокрушить его.

«Жемчуг, да, – подумал Верн, отчаянно пытаясь схватиться хоть за что-нибудь. – Все порождения морей и вод подчиняются Кракену».

Мимо пролетела Микелла – мышь верещала, размахивая лапками, и сгинула в мутной воде. Верн рванулся вверх, увидел, как Ардион пытается плыть и гребет одной рукой, – и тогда тьма окутала его и смяла. Последним, что увидел Верн, был алый край отцовского плаща – сброшенный, ненужный: вот он вздымается пузырем, наполненный водой, и опадает. А потом стало совсем темно.

Он опомнился, когда понял, что уже не барахтается на волнах, а идет – по дороге, выложенной шестиугольными мраморными плитами. Повязка сползла с глаза; механически вернув ее на место, Верн поморгал и увидел прямо перед собой громадину пирамиды.

Аш-Нанзунд? Но как?

Пирамида была беломраморной с золотой вершиной и сверкала на солнце так, что было больно смотреть. Кусты роз рядом с ней цвели так пышно, что казалось, будто основание пирамиды утопает в крови.

Верн обернулся. Антия лежала на дороге, и от ее тела расплывалось грязное мокрое пятно. К плечу прилип растрепанный розовый бутон. Голем пытался подняться и снова падал. Крошечное тельце Микеллы распласталось чуть в стороне, но она была жива: белый животик поднимался и опускался.

Они живы. Верн нахмурился, просчитывая ситуацию: жемчужина гарвелина выпустила волну и проколола пространство, сработав как зеркало: выбросила их прямо к пирамиде Аш-Нанзунд. Что бы они, интересно, делали, если бы Антия не наступила на осколок на поле диких зеркал и не провалилась к Дохлому морю?

Верн усмехнулся, а затем рассмеялся. От пирамиды к ним уже бежали жрецы, все были вооружены кривыми боевыми мечами, и Верн почти почувствовал, как лезвие отделяет его голову от тела.

Он вскинул правую руку, указал на повязку и прокричал:

– Вы видите, кто я?

Первые бегущие остановились, едва не упав. Верн с облегчением заметил, что жрецы опустили мечи. Вот и отлично: народ в Арх-Амане всегда был мирным и спокойным, и с ним можно было вести любые разумные переговоры.

– Вы слышали о том, что Солнечный Кормчий повержен? – спросил Верн. Должно быть, бомба, взорванная в пирамиде, напугала бы жрецов меньше: кто-то ахнул и зажал ладонью рот, кто-то провел пальцами по лбу, отгоняя тьму. Теперь должен был появиться тот, с кем придется говорить дальше, и он выступил вперед – высокий, смуглый, тощий, словно щепка. Почему-то Верн подумал, что этот жрец с трудом переносит жару.

– Мы видели вспышку на месте его ладьи, – произнес жрец. – Тонкий, ослепительно яркий луч, который поднялся до небес. Солнечный Кормчий пал?

Верн кивнул. Отца невозможно было убить, волна лишь разрушила ладью и налила соленой воды ему в рот, но жрецы об этом не знали, и Верн понимал: опомнившись, Солнечный Кормчий бросится сюда. У него ведь не одна ладья.

И лучше им к этому моменту оказаться как можно дальше от пирамиды.

– Скажи, филин, что теперь будет с миром? – Голос жреца дрожал, словно тот готов был расплакаться.

Верну захотелось рассмеяться. Оставалось блефовать – в тюрьме он отлично постиг это искусство.

– Я знаю, как спасти Ашх-Анорн и поднять Солнечного Кормчего, – произнес он, чеканя каждое слово. – Мне нужен свиток Ауйле и проход в пирамиду.

Он боялся, что жрец махнет рукой, отправит воинов в атаку и опять придется снимать повязку с глаза – но жрец лишь кивнул и сделал шаг в сторону.

– Идите, – глухо произнес он. – Пирамида в вашем распоряжении.

– Кракен победил?

Под щекой Антии было что-то твердое и холодное. «Я лежу на полу, – подумала она. – Надо встать».

Но решить оказалось гораздо проще, чем сделать. Тело ощущалось мокрым, тяжелым и чужим, тело не слушалось, и Антия, дернувшись, неловко обмякла на полу.

Ее тотчас же подхватили, куда-то понесли. Она слышала торопливый топот множества ног, тревожное эхо, что отражалось от стен, далекие голоса. Грудь пекло в том месте, где раньше была жемчужина.

– Наводнение? Потоп? – спросил незнакомый голос.

– Нет, – ответил Верн, и Антия обрадовалась. Он жив, все хорошо, они спасены! – Нет, но нам нельзя терять время. Только возвращение свитка Ауйле и демоницы на родину спасет Ашх-Анорн.

– А вы? – спросил кто-то другой, очень молодой, дрожащий от страха и растерянности.

– Я тоже уйду и больше не вернусь. Все будет хорошо, но надо спешить.

Чьи-то пальцы дотронулись до ее лица, поднимая веки. Антия увидела прямо над собой растрепанную голову Осборна – лицо голема было украшено некрасивыми потеками, вода размыла глину, и теперь Осборн выглядел так, словно надел маску. Из-за его плеча выскользнула Микелла, встревоженно посмотрела на Антию и пискнула.

– Жива? – спросил голем, и Антия смогла улыбнуться.

– Жива… – выдохнула она. – Поставь меня, я могу идти.

Осборн подчинился, осторожно опустил ее на розовато-белый мрамор пола. Антия увидела стены, колонны и статуи, мрамор и золото, испуганных людей в сине-золотых одеяниях, которые смотрели на нее так, словно она могла разрушить все одним движением пальца. Верн, который уже успел пройти вперед, недовольно обернулся:

– Ну что вы там?

– Идем, – ответила Антия и заковыляла за ним, опираясь на руку Осборна. Слабость, которая наполняла ее тело, утекала с каждой секундой – скоро она сможет идти нормально.

– Мы в пирамиде? – шепотом спросила Антия. Осборн кивнул, и она вдруг поняла, что ему грустно. Антия, Верн и Микелла уйдут в другой мир, а он останется тут совершенно один, рабом и глиняной игрушкой людей.

– Да, – кивнул Осборн. – Сам не знаю, как так вышло. Волну помнишь?

– Помню. Вернее… – Антия замялась. Все, что случилось в саду, вспоминалось, словно мутный, болезненный сон: вот Ардион велит ей оставаться у входа во дворец, вот Солнечный Кормчий, равнодушный и прекрасный, спускается со своей ладьи, а вот и Антия сбегает по ступенькам, и жемчужина на ее груди становится все горячее. – Все как будто ненастоящее.