Ивар Рави - Мишааль

Пограничник рывком поднимает меня на ноги, заставив вскрикнуть от боли, тычком в спину направляет в сторону вертолета, не проронив ни единого слова. До ярко светящего прожектора мы идем целую вечность: в дороге мой сопровождающий коротко говорит в рацию, что поймал и ведет меня к вертолету. Идти со связанными за спиной руками очень тяжело, и я дважды падаю, не удержав равновесия на осыпающимся песке. Мужчина снова поднимает меня, не задумываясь о причиняемой его резкими рывками боли.

Когда до вертолета остается метров сто, я вижу две фигуры в свете прожектора, но с этой дистанции не разобрать лиц и чинов. Уже у самого вертолета из темноты выныривают двое. Я обращаю внимание, что все они без оружия, если не считать пистолета в кобуре. Провожатый доводит меня до вертолета и ставит в ярком свете прожектора: я абсолютно слеп, в глазах расплывается северное сияние, я прикрываю глаза, чтобы не повредить сетчатку. Вспомнились художественные фильмы: «Сейчас мне зачитают права. Что ж, буду молчать, притворяться, что не знаю языка, требовать переводчика и консула».

Страх перед российским посольством и спецслужбами пропал, как только появилась реальная угроза попасть в саудовскую тюрьму или в лапы разгневанного Абдель-Азиза. Шаги подходившего человека я слышал, но глаза открывать не стал и поэтому не видел удара кулаком, отправившего меня в нокаут.

Что-то холодное и влажное пролилось мне на лицо: ВОДА! Еще не открывая глаз, я пытаюсь ртом поймать струйку. Удалось! Дико болит голова, хочется уснуть и забыть обо всем этом кошмаре.

— Хватит переводить воду на эту сучку.

Если бы не связанные руки, я, наверное, сделал бы сальто от страха и удивления. Голос Абдель-Азиза! Я с трудом открываю глаза и моргаю: тускло горит плафон на потолке, охваченный железной рамкой, пол железный. Сфокусировав зрение, я вижу, что лежу на спине в вертолете, о чем подсказывает шум заводимого двигателя и свист начинающих раскручиваться винтов. Вокруг несколько незнакомых лиц, хотя это лицо мне знакомо: Бадр! Это он плеснул в меня водичкой и пытался напоить. Я только сейчас обнаружил, что одной рукой он приподнимает мою голову, чтобы я не захлебнулся. Самого принца не вижу, но голос был его, не перепутать ни с чьим. Остальная троица мне незнакома по именам, но я их видел во дворце несколько раз, тоже охранники принца.

— Я предупреждал тебя насчет побега. Теперь ты пожалеешь, что родилась на свет.

Скрипучий голос Абдель-Азиза болью отзывается в голове. Так это не пограничники были, а он меня преследовал! Но я не видел и не слышал, что в его распоряжении есть вертолет. Чуть повернув голову набок, я замечаю араба. Он сидит, с ненавистью смотря на меня, играя желваками.

«Теперь мне хана!» — Я вспомнил совет Бадра не попадаться живой.

Вертолет наконец оторвался от земли и пошел вверх, набирая скорость. Бадр подложил мою сумку мне под голову и сел, с моего места мне невидимый. Взгляды охранников концентрировались в районе моих ног: с усилием приподняв голову, я вижу, что платье мое оборвано выше колен, видимость до середины бедер. Первой мыслью было, что это крайне откровенно, но вспомнив пословицу «снявши голову, по волосам не плачут», я послал всех подальше. Тем временем плафон на потолке погас и, в полной темноте, озвученной сопением людей в салоне, вертолет устремился в обратный путь.

Когда вертолет заложил крутой вираж, заходя на посадку, меня затошнило. Я изо всех сил сдерживал позывы к рвоте, боясь усугубить и без того свое плачевное состояние: весь в песке, потный, грязный.

Меня довольно грубо выволокли из кабины и бросили на землю. Измученное тело отозвалось болью во всех мышцах. В горле першило, мышцы болели словно двое суток махал веслом на галерах.

— Дорогой Абдель-Азиз поймал свою беглянку? Она так хороша в постели, что за ней велась поистине королевская охота? И поэтому ты не продал даже за мое щедрое предложение?

Мне не было видно лица говорившего. Двор был хорошо освещен, но я лежал, уткнувшись лицом в зеленую траву газона, а поднять голову просто не было сил.

— Эта сучка не стоит и тысячи реалов, тупая и неблагодарная. Надо было ее пристрелить сразу, но это была бы слишком легкая смерть. — Голос принца был полон презрения и гнева. — Я создал для нее райские условия, но она предпочла бежать во вшивую Иорданию. На самой границе поймали, эта тупая сучка наверное думала, что от меня можно уйти безнаказанно.

Принц сопроводил свои слова ударом ноги в бок — и теперь меня уже вывернуло по-настоящему: скорчившись от боли, я выблевал прямо на траву непереваренные остатки шаурмы.

— Ну зачем так, дорогой принц! Она же женщина, а их любить надо, а не бить.

Говоривший, приблизившись, склонился над моим лицом. Скосив глаза, я увидел того самого мерзкого типа, что больше всех возмущался моей победой над барханом и устроил идиотский аукцион. Брезгливо поморщившись, он выпрямился:

— Дорогой брат, я повторяю свое предложение: назови приемлемую цену, я куплю эту женщину, у меня она станет самой послушной наложницей на всем Ближнем Востоке.

— Мой брат Зияд, сегодня меня вызывал ОН. — Слово он было произнесено с ударением и почтением. — Эта женщина никогда, слышишь, никогда не пересекала границу нашей страны, ее здесь не было и не должно быть. Это не мои слова, — добавил Абдель-Азиз, после секундной паузы.

— С этим проблем не будет, ты знаешь, что я любимый племянник, ее здесь нет и не было. Я сам лично доложу дяде, что его слова услышаны. Поиграюсь с ней немного, и даже места могилы не будет.

Голоса понемногу отдалялись, до меня начал доходить смысл сказанного: моя судьба решена, меня приказано убить и убрать все следы моего пребывания здесь. Но с чего такая озабоченность судьбой одной девушки? Мало ли иностранцев пропадает в чужих странах. Мог ли наш МИД поднять такую бучу, что власти этой страны решили уничтожить даже воспоминания обо мне? Скорее всего, дело ограничилось бы запросами, ну, может, письмо официальное пришло бы. Да и откуда нашему МИДу знать, что я здесь, раз единственный свидетель похищения мертв.

Чьи-то руки подняли меня с травы. Бадр, кто это мог быть, кроме него, протянул мне чистый носовой платок:

— Вытрись, — с этими словами он ножом разрезал ткань на моих руках, — ты почти смогла. Жаль, что у тебя не получилось, — вполголоса сказал он, смотря, как я растираю затекшие руки.

— Помоги мне, Бадр. — Я впервые произнес его имя вслух. — Ты же слышал, меня приказали убить. — Он был моей последней надеждой, но она умерла не успев родиться.

— Я не могу, — сквозь зубы выдохнул охранник, — я дал клятву верности на крови. Мне не было видно его лица, но думаю он даже скривился от своих слов.