Девин Мэдсон - Мы оседлаем бурю [litres]

– Я думала, вы просто уговариваете меня смириться с желанием его величества выпроводить меня после событий на Поле Шами, но… На самом деле это вы хотели выдать меня за Лео Виллиуса. Это цена за чилтейскую армию, которая поможет вам завоевать Кисию?

Я накрыла губы трясущейся рукой, не зная, плакать мне или смеяться. Матушка снова выпрямилась и протянула руку.

– Мико, пожалуйста, послушай…

Я в оцепенении покачала головой. Голоса снаружи стали громче.

– Я настаиваю, – говорил лекарь Кендзи. – Одного посетителя более чем достаточно.

– Мико, однажды ты поймешь, что ничто не происходит в точности так, как нам хотелось бы. Приходится идти на жертвы и принимать трудные решения…

Дверь раздвинулась. Через порог склонился слуга в одежде императорских цветов, а позади него маячил хмурый лекарь Кендзи.

– Ваше величество, пожалуйста, простите за вторжение. Его величество шлет свои наилучшие пожелания и надеется на ваше скорейшее выздоровление. Он требует, чтобы принцесса Мико немедленно явилась к нему.

Матушка набрала в грудь воздуха, чтобы выпроводить слугу, закричать на него и осыпать проклятьями, но выдохнула и рухнула на подушки. Она впилась в меня пронизывающим взглядом, но я на нее не смотрела, не приняла предупреждение, которое она так отчаянно старалась внушить. Я лишь поклонилась, как положено кланяться императрице, и вышла.

По углам темной прихожей стояли шестеро императорских гвардейцев, а еще двое – по обе стороны дверей в тронный зал. Ни одного из сторонников матушки – ни генерала Рёдзи, ни капитана Хана, только статуи со свирепыми лицами, закутанные в алый шелк и сжимающие в руках изгиб смертоносной стали.

Ощутив острый стыд из-за того, что на мне лишь халат, я не смотрела никому из них в лицо и стояла перед резными дверями, как потерянное и напуганное дитя, пока они не распахнулись.

Когда через витражные окна не лился дневной свет, окрашивая тронный зал алым, в нем было темно, а черный пол сливался с ночным сумраком. Единственный фонарь на помосте отбрасывал мерцающие тени, а тень сидящего на троне императора протянулась до противоположной стены. Я сделала глубокий вдох и шагнула в зал, шлепки моих сандалий по полу отдавались эхом, пока я шла до Плиты смирения. Я опустилась на колени и поклонилась.

– Поднимись, девочка, – сказал он, и голос раскатился по огромному пустому залу.

Единственный фонарь освещал половину покрытого шрамами лица, но, хотя я застыла в ожидании, император на меня не смотрел. На подлокотнике трона примостилась доска для игры в Кочевников, и он с приглушенным щелчком передвинул фигуру.

– Мне всегда плохо спалось. – Он осмотрел фигуры – свои и невидимого соперника. – Много лет назад у меня был министр, который играл со мной всю ночь, но теперь я предпочитаю играть в одиночестве. Он вечно выигрывал.

Император наконец поднял голову, и я наткнулась на его тяжелый взгляд.

– Подойди ближе, девочка. – Он поманил меня к себе. – Сядь рядом.

На помосте я стояла только раз в жизни. Однажды в детстве мы с Танакой холодной зимой пробрались в тронный зал. Он был залит красным светом, словно кровавым туманом. Я хотела уйти, но Танака не желал. Он не остановился у Плиты смирения, а залез на помост и уселся на твердое лакированное сиденье Алого трона.

Тогда я перепугалась, а сейчас окаменела от ужаса, при каждом шаге ожидая, что гвардеец схватит меня за руку и потащит обратно. Но никто этого не сделал. Ни на первом шаге, ни на втором, ни когда я вскарабкалась на помост и подошла к его императорскому величеству почти вплотную. Когда я заколебалась, он указал на матушкину кушетку рядом с троном, и, постаравшись не перевернуть игральную доску, я опустилась на жесткий шелк.

Он передвинул фигуру и снова осмотрел доску. Долгое время мы сидели молча, и с подступающей к горлу тошнотой я прокручивала в голове все возможные причины вызова. Может, если я просто тихонько посижу и выкажу ему уважение, то выйду отсюда целой и невредимой.

Наконец, он перевернул короля своего невидимого оппонента, завершив партию, и обратил свой единственный лишенный ресниц глаз на меня. Пустая глазница, казалось, всматривается в меня столь же пристально.

– Ты не похожа на свою мать, – сказал он, и в его словах слышался намек на разочарование. – Как и на отца. Ты необычное создание, как будто тебя сотворили прямо из первородной грязи Отако.

Мои щеки вспыхнули.

– Как меня только ни называли, но «грязь», наверное, худшее из прозвищ, – выплюнула я слова, прежде чем успела придумать более подходящие.

И как же мой план сидеть тихонько и обращаться с ним почтительно?

– Что, не похоже на комплимент? – хохотнул он. – Хотя имперские ученые уверяют, что все мы произошли из болотного ила, так что вроде бы слово вполне подходящее. Вот…

Он начал расставлять фигуры на доске, стоящей на подлокотнике трона, но из-за отсутствующих пальцев получалось медленно и неловко. Я не могла заставить себя ему помочь, даже заговорить не могла, лишь время от времени осмеливалась посмотреть на его лицо.

– Сыграй со мной партию. Этой ночью ты можешь побыть в роли моего старого друга.

Он сшиб рукавом фигуру, но я подхватила ее, прежде чем она скатилась с доски. Я снова посмотрела ему в лицо, натолкнувшись на пронизывающий, оценивающий взгляд.

– Ты очень проворна для грязи.

– Простите, ваше величество, но я еще недостаточно проснулась, чтобы играть в Кочевников.

– Не хочешь играть? Но ведь не я поднял тебя с постели. Это сделала твоя мать, и очень спешно. Она вбила себе в голову странные идеи в эти странные времена. – Он помахал рукой, как будто отметая все то, чем матушка была для народа. – Несомненно, она хотела сообщить, что твой брат убил твоего будущего мужа, хотя это могло бы подождать до утра. Интересно, что, по ее мнению, ты могла бы сделать с этим знанием? Ты ходишь первая, – добавил он, показав на доску.

– Но, ваше величество…

– Ходи, – рявкнул он. – Разве ты не об этом мечтаешь? Разве не хочешь быть первой в Кисии и править страной? Или ты лишь планировала помочь брату занять мое место?

У меня перехватило дыхание. Огромный зал притих, словно невидимая публика затаила дыхание вместе со мной.

– Ваше величество, я…

Он указал на доску.

– Первый урок в сражении – не мешкать в начале. Передвинь фигуру, прежде чем ее передвинет за тебя враг.

Я схватила искусно вырезанный куб с черной лицевой стороной и белой внутренней и передвинула его вперед на одну клетку, ожидая какой-нибудь ловушки. Пока все остальные фигуры стоят на месте, ловушке неоткуда взяться, но мое сердце все равно бешено колотилось, а от страха кожа покрылась мурашками. Как много ему уже известно?