Девин Мэдсон - Мы оседлаем бурю [litres]

В испепеляющей тишине палач Рю перехватил рукоять топора и покачал его, чтобы выдернуть из досок пола.

– Людям без чести я доверяю еще меньше, чем изменникам, которые встали на сторону бастарда Отако против своего императора. Кто-нибудь еще желает просить моего милосердия?

Ответом ему было молчание.

– Хорошо. Генерал, проводите лордов Растена, Като и Витако в камеры.

На один миг мое сердце остановилось при мысли, что они будут драться, но все трое бросили оружие и позволили императорским гвардейцам их увести. Даже если кто-то в толпе и готов был их поддержать, все молчали. Никто не пошевелился. Танака, стоящий на Плите смирения рядом с растекающейся лужей крови и бездыханным телом лорда Роя, заламывал пальцы, как всегда делал в минуты тревоги. Мне хотелось подойти к нему, взять его за руку и крепко сжать, но я не могла сдвинуться с места.

– Твое последнее слово, изменник. Я позволю тебе эту роскошь.

– Хватит, – прошипела матушка. – Он уже достаточно наказан этим унижением.

– Ты никогда не считала, что унижения может быть достаточно. Пусть мальчишка говорит сам за себя.

Мальчишка. Нарочитая пощечина. Танака сжал и разжал кулаки. На полу валялось оружие, а между Танакой и императором теперь была всего половина императорских гвардейцев. Я слишком хорошо его знала и не сомневалась в том, какие мысли сейчас бродят в его голове.

– Не надо, – прошептала я. – Их слишком много. Обратись к нему. Произнеси слова, которые он хочет услышать. Прошу тебя.

Но Танака не мог меня услышать, и его взгляд переместился от оружия на полу к стоящему перед ним человеку, обрамленному светом.

– Хочу ли я что-то сказать? – произнес он, и внезапно к нему вернулась первоначальная уверенность и гордость. – Нет, узурпатор, мне нечего сказать.

Император Кин Ц’ай вздернул подбородок и кивнул палачу.

Только позже, медленно припоминая эти события, я смогла ясно представить те мгновения. А тогда только слышала яростно колотящееся сердце и сорвавшийся с губ крик. Матушка спрыгнула с помоста, ее алое платье колыхнулось, как крылья окровавленной птицы. Генерал Рёдзи подхватил ее и удерживал, пока она кричала, а два гвардейца взяли Танаку за плечи и заставили опуститься на колени. В зале установилась гробовая тишина. Никаких возмущенных криков. Ни молитв. Ни воплей. Только матушка барабанила кулаками по груди неумолимого генерала. Это она-то, всегда такая могущественная. Она, которая могла перевернуть мир. Сейчас она была бессильна.

– Нет! – крик разорвал мое горло. – Не надо! – Я выбежала туда, куда не дозволялось никому. – Умоляю пощадить моего брата. Его втянули и одурачили те, кто обещал его поддержать. Это не его слова. Смилуйтесь, ведь что бы он ни говорил, он по-прежнему ваш сын, а я ваша дочь.

– Достойный ход, Мико Отако, но слишком поздно.

Это могло быть очередным уроком за игрой в Кочевников, очередным признанием его превосходства, над которым мне следовало поразмышлять на досуге. Вот только император Кин снова кивнул, не сводя с меня взгляда. Резким, отточенным движением, словно опускал клинок.

За моей спиной раздался глухой удар.

Матушка завизжала.

Я повернулась в тот миг, когда тело Танаки обмякло в руках держащих его гвардейцев. Его голова не покатилась, а просто лежала на щеке, и голубые глаза смотрели на ноги тех, кто должен был стать его вассалами.

И тут из толпы раздался голос:

– Да здравствует император Кин!

– Да здравствует император Кин! – подхватили придворные, и в центре зала зародилась и побежала волна поклонов.

Рах

Весь лагерь перешептывался о войне, но чувство вины не давало мне отойти от раненых Клинков и уделить внимание планам наших тюремщиков. Гем по-прежнему лежал в испарине и стонал. Фесселю было ненамного лучше, а Хаматет и Амун не могли удержать в себе ни еду, ни воду.

– У нас поначалу тоже были такие, – сказала Мемат, вытирая со щеки Хаматета потеки рвоты и будто не замечая этого. – От здешней еды у меня самой до сих пор иногда бывают расстройства.

Я взял у нее тряпку и прополоскал в ведре.

– Они поправились, ваши Клинки?

– Некоторые.

Позади нее Йитти поморщился. Он принял постоянное присутствие целительницы рода Намалака так же молча, как принимал все остальное. Она приходила и уходила с другими целителями, но в первые дни после нашего прибытия чаще всего ее можно было застать склонившейся над нашими ранеными или выполняющей поручения Йитти раздобыть что-нибудь.

– Мы можем сделать только то, что можем, – сказал он, переворачивая тряпку на лбу Гема, прежде чем вернуться к растиранию корней омока. – Мем, нам нужно…

– Твердое масло? Уже бегу.

Она вскочила и умчалась, ни говоря больше ни слова.

– Она мне нравится, – сказал Йитти, продолжая толочь корни.

– Она говорит ровно столько, сколько ты молчишь.

Йитти поморщился.

– Я говорю.

Я подождал его смеха или хотя бы улыбки, чего угодно, показывающего, что он шутит, но он смотрел на меня с таким недоверием, что вместо него засмеялся я.

– Я знавал лошадей, которые говорили больше тебя.

Его губы дрогнули, показалась улыбка. Не в силах дольше сдерживаться, Йитти прыснул хриплым, но веселым смехом. Звук разбудил Гема, и он заворочался, сбрасывая тряпку со лба.

– Мам, – пробормотал он, – все хорошо, мам. Все хорошо.

Он вскрикнул, будто лег на что-то острое, а после тихонько захныкал.

– Он плох, – сказал Йитти, и все его веселье испарилось. – Если жар скоро не спадет…

Он не договорил и снова принялся толочь корни омока.

С другой стороны костра кто-то стонал, Теп со скрежетом поворачивал железо в огне. Он не оставлял свой пост рядом с тремя ранеными Первыми Клинками, которые еще могли выжить, не ушел, даже когда Гидеон велел ему отдохнуть. Йитти иногда урывками дремал, но старый целитель только бормотал молитвы и продолжал работу.

– Думаешь, мы должны были драться? – задал я вопрос Джуты, не дававший мне покоя с той первой ночи.

– Нет, – уверенно ответил Йитти. – Нас бы всех перебили.

На языке вертелся второй вопрос, однако я не мог задать его, когда вокруг лежали мои умирающие Клинки.

Но и не нужно было.

– Нам надо было вернуться домой, – сказал Йитти, бездумно крутя пестик в ступке. – Ну, то есть я это понял теперь, задним умом. Тогда ты был прав.

– Но не сейчас?

Он пожал плечами.

– А дома было бы лучше?

Лицо Йитти исказила задумчивая гримаса, его губы шевелились, пережевывая ответ. Наконец он опять пожал плечами.

– Это странный вопрос.

Я не успел рассказать ему все, что узнал от Гидеона в ночь нашего прибытия – вернулась запыхавшаяся Мемат.

– Вот, – она протянула Йитти масло. – Прости, что так долго. Гуртовщик расспрашивал меня. Он идет сюда и…