Генри Олди - Золотой лук. Книга вторая. Всё бывает

Афина пожала плечами:

– Коза как коза, ничего особенного. Принесла козлят, доится. Пасется. Болтают, что ее навещают сатиры. Их много в лесах под Зигуриесом. Не знаю, не проверяла. Если даже и сатиры, мне-то что? Меня больше интересует радуга.

– Радуга?

– Огнистая радуга. Я дважды видела ее у источника Пирена, когда ты укрощал Пегаса. Видела в небе, когда ты бился с Химерой. Тебе известно, что радуга – знак вестника? Вестника богов?

Это мне было известно. Но признаться Афине я не успел, потому что богиня перешла к главному.

– Я была неправа, – сказала Афина. – Признаю.

Гефест с хрустом оторвал ногу у фазана.

– Это да, – согласился бог-кузнец. – Тебе стоило прийти ко мне раньше, еще до приказа отца. С другой стороны, ты так сопротивлялась… Если до той ночи я тебя просто желал, то после нее я тебя полюбил. Неприятное чувство, мешает работать.

О любви Гефест говорил просто и без затей, так же, как ел жареную птицу: разгрызая кости, высасывая мозг, капая жиром на бороду.

– Я о другом, – кротко возразила Афина. – Совсем о другом.

Взялась каяться, напомнила мудрость, иди до последнего. Сноси, терпи, будь умницей. Военная стратегия была согласна с мудростью. Сноси, терпи, иди к цели, уточнила она.

Афина ждала, что вмешается Гермий. Насмешки легконогого брата сносить было труднее, чем прямоту и тугоумие брата-молотобойца. Тут могли оказаться бессильны и мудрость, и военная стратегия. К счастью, Гермий молчал. Он молчал с самого начала встречи: подносил к губам чашу с нектаром, делал вид, что пьет, и убирал чашу, не смочив губ.

Золотые подавальщицы, гордость Гефестова подземного дворца на Тринакрии, вились вокруг лукавого красавчика осиным роем. Не знали, чем порадовать, как ублажить. Серебряные змеи с жезла шипели на услужливое золото, отгоняли.

– Преследуя благую цель, – Афина мысленно поблагодарила Гермия за молчание, – я использовала негодные средства. Была глуха к советам. Отрицать это было бы глупо. Также глупо отрицать, что благая цель тем не менее приблизилась. Мы не знаем, как порвалась уздечка. Не знаем, почему Беллерофонт не сидит на Пегасе, а врастает в него. Не знаем, почему боевая ипостась Пегаса затрагивает и седока. Что же мы знаем?

– Что?

Гефест занялся фазаньей спинкой.

– Пегас укрощен, – развивала идею Афина, пользуясь тем, что Гермий не перебивает ее монолог. – Химера побеждена. Отец доволен. Олимп доволен. Эта передышка нам на руку. Пока царит спокойствие, мы должны превратить неудачи в удачу, ошибки в победу.

– Мы, – буркнул Гермий. – Мы должны.

– Я должна, – поправилась Афина, демонстрируя исключительное миролюбие. Последнее далось ей с большим трудом. – Я должна, а вас прошу о помощи.

– Уже лучше, – согласился Гермий.

Он отпил из чаши: не притворяясь, по-настоящему. Скривил мокрый рот:

– Жеребенок сказал тебе, что я ему покровительствую?

– Да.

– Это хорошо, сестрица, что ты не отпираешься. Это говорит о твоих чистых намерениях. Солги ты, и я немедленно улетел бы отсюда. Жеребенок признался тебе, что я взял его под покровительство, и ты пригласила меня сюда. Пригласила, хотя мое мнение тебя не интересует, а в моей помощи ты не нуждаешься. Ты не хочешь ссоры между двумя покровителями, я понял. Продолжай, я слушаю. Пегас укрощен, Химера побеждена. Какова же наша следующая цель?

– Молнии.

– Перевозка молний? С Тринакрии на Олимп?

– Да. Раньше я не сомневалась, что Пегас свезет молнийный груз. Сейчас я уверена, что они вместе свезут его: Беллерофонт верхом на Пегасе. Так даже лучше. Договориться со всадником проще, чем с конем. Ты говорил, что Пегас – свобода? Свобода позволила себя оседлать. Почему бы нам не воспользоваться этим обстоятельством?

Гермий щелкнул пальцами. Треножник, густо украшенный рубинами, подкатился к лукавому богу, встал рядом. Гермий поставил на треножник недопитую чашу, щелкнул пальцами во второй раз. Изделие Гефеста вихрем умчалось, мелодично посвистывая.

Служанку с другой чашей Гермий отослал прочь.

– Полагаю, сестра, ты уже им воспользовалась, – резкий взмах жезла заставил змей щелкнуть на манер пастушьего бича. – Ты предложила жеребенку стать перевозчиком молний? Пойти на службу к Олимпу?

– Да.

– Предложила до того, как собрала нас здесь? Добилась согласия? И теперь ты говоришь, что мы должны ?

– Что ты пообещала парню? – вмешался Гефест.

Сегодня хозяин подземного дворца не стал мыться перед пиром. Сел как есть, прямо из кузни, в саже и копоти. Даже фартук, надетый на голое тело, сменить забыл. Показывал Гермию: видишь? Вот она, разница между слащавым хлыщом, летуном на посылках, которого двумя пальцами переломишь, и настоящим мужчиной, пусть хромым, зато тружеником и мастером.

– Бессмертие, – Афина была рада сменить тему. – Статус вестника Олимпа, Зевесова оруженосца. Великая честь, великая награда. Разумеется, он согласился.

Гефест вытер руки о фартук.

– Бессмертие? Это можно устроить.

Он залпом выпил кувшин вина, рыгнул, потянулся за пшеничной лепешкой:

– Гермий, помнишь, как ты выкрал Ганимеда?

– Это не я, – отмахнулся Гермий. – Это папин орел.

– Ври больше! Орел, надо же!

Гефест захохотал, трясясь всем телом:

– Ты украл мальчишку, а папа подарил толстозадому угоднику бессмертие. Сделал олимпийским виночерпием в подмогу Гебе. Зад Пегаса вряд ли придется папе по вкусу, как и задница Беллерофонта. Но если они и впрямь свезут молнии… В этом случае самый тощий афедрон [30] Афедрон – отхожее место, задница. на свете превратится в дельфийский алтарь. Останется лишь залить туда нектара!..

– Оставим задницы в покое, – прервал Гермий братний поток остроумия. – Как я понимаю, сестра, ты хочешь устроить испытание? Усадить жеребенка на Пегаса, дать ему в руки молнию и велеть слетать куда-нибудь? Сгорит – ладно, но вдруг не сгорит, а?

– Отец ничего не должен знать, – предупредила Афина. – В случае неудачи Зевс не станет гневаться на нас. Зато удача искупит все с лихвой.

– Испытание? – Гефест ударил кулаком по колену. – Я согласен.

– Я тоже, – эхом откликнулась Афина.

– Я против, – Гермий сунул жезл за пояс. – Но мешать не стану. Доносить отцу – тоже. При одном условии, дорогие родственники: я хочу присутствовать при испытании…

Афина встала:

– Я согласна.

– Не торопись, сестра. Это еще не условие, это так, вступление. Если я наложу запрет на какие-то действия, велю что-то делать, а чего-то не делать, вы оба подчинитесь. Без споров и возражений, да?

– Мерзавец, – буркнул Гефест. – Хорошо, пусть так.

– Дрянь, – согласилась Афина. – Язык без костей, без совести, зато с крылышками. Откажись мы, и ты мигом кинешься к отцу наушничать. Ладно, будь по-твоему. Зря я тебя пригласила, дура.