Генри Олди - Золотой лук. Книга вторая. Всё бывает

Или это мы – как они?

Когда я прошел мимо них, бог и богиня уставились мне вслед. Они смотрели так одинаково , что сразу делалось ясно: это брат и сестра, несмотря на отсутствие внешнего сходства. Пегаса я звать не стал: просто шел к оливковой роще, где ждал крылатый конь. Спину буравили взгляды олимпийцев; похожее чувство я испытал в Аргосе, когда в спину мне смотрел Циклоп.

Еще живой.

Я ласково похлопал Пегаса по морде. Он склонил голову, я потерся лбом о его лоб. Готов, спросил я. Полетели? Пегас даже не фыркнул, хмыкнул по-человечески. Я попытался сдержать смех, не выдержал, рассмеялся, забыв о приличиях – и взлетел коню на спину, сросся в единое целое, шагом направился к молчаливым богам.

На сей раз Гефест не спешил вручать мне молнию.

– Океан видишь?

Кипящая туманом серая полоса явственно различалась на юго-западе.

– Вижу.

– Слетаешь с молнией до границы и обратно. Это примерно треть пути отсюда до Олимпа. Поглядим, как быстро ты управишься. Молнию потом вернешь мне. Уронишь, пеняй на себя.

– Не вздумай соваться в Океан, – вмешалась Афина. – Близко к нему не подлетай. Десять стадий, не ближе.

Раньше я подлетал на пять, но говорить Афине об этом не стал.

– Да, я понял.

Афина воздела правую руку ладонью ко мне. Ладонь Девы светилась мягким перламутром.

– Благословляю тебя на подвиг.

– Благословляю, – эхом отозвался Гефест.

Он тоже поднял правую руку. Наверное, и его ладонь светилась, но разглядеть это в блеске молнии, которую бог переложил в левую руку, было невозможно.

– Теперь бери. Сможешь?

«Сгорел бы, значит, туда и дорога…»

Я взял молнию, не успев оценить, взвесить: смогу ли? Ладонь обожгло холодным огнем. Больно не было, было странно. Тревожно. Волнующе. Казалось, молния обожгла не меня, кого-то другого. Вот гончар обжигает амфору в печи: амфоре, наверное, тоже жарко, очень жарко. Но она не трескается, она становится крепче, тверже. Вот кузнец опускает раскаленный клинок в холодную воду…

От крепко сжатого кулака по руке, по всему телу побежали мурашки: жгучие крошки льда. Добрались до Пегаса, проникли в него. Крылатый конь вздрогнул, его дрожь передалась мне. Гефест сделался меньше ростом, не утратив, впрочем, своей природной огромности; Афину постигла та же участь.

Растем, понял я.

Земля ухнула вниз, я с облегчением выдохнул. Пегас завис над Тринакрией, мерно вздымая и опуская крылья. Уже собираясь послать коня в сторону Океана, я бросил взгляд на сияющий перун – мечтал ли я когда-нибудь о таком?! Мечтал ли кто-нибудь?! – и наконец сумел его разглядеть. Словно, раздумав превращать меня в прах, оружие прекратило сопротивление, признало носителя.

Пламя. Живое, серебряное с прозолотью. Молот бога-кузнеца придал ему форму, но в границах, очерченных волей Гефеста, пламя бушевало и ярилось, силясь вырваться, испепелить все вокруг. Оно вырвется, когда новая воля одолеет прежнюю, и молния, пущенная Громовержцем, поразит цель, врага, чудовище. Гефест заточил пламя в форме, как зверя в клетке, но клетка была гибкой. Под моим взглядом, в моей руке молния менялась! Узнавание обрушилось Гефестовым молотом, я ахнул, как бронза под ударом.

Молния?

В моей руке пламенел широкий аор , меч Хрисаора.

Я раздвоился. Парил в небе над Тринакрией с мечом- аором в руке; распрямлялся во весь свой исполинский рост на другом острове, под другими небесами. Меч превращался в лук, золотой лук- аор устремлялся к облакам. Выгибался огнистой радугой, соединял острова, миры, меня, где бы я ни был, на каком расстоянии от самого себя ни находился.

Зачем? Ведь мне ничто не угрожает…

– Стой! Не тронь его!!!

Кричал Гермий. Кричал не мне.

– Ты б себя видел!

– За меч схватился…

– …окаменел!

– Будто на тебя Медуза глянула!

– …или ты на нее…

– Глаза белые, пустые. Меч над головой…

– Как ты его поднял?!

– Он же тяжеленный! Я проверял…

– А потом ка-ак оживешь!

– Мечом ка-ак махнешь!

– …мы шарахнулись…

– А ты опять каменный.

– Наставник Поликрат велел аор тебе больше не давать.

– Никогда. До самой смерти.

– Будешь просить, не дадим!

– Даже близко не подпустим!..

Вы умерли, мои братья. Вы тени. Некому теперь не дать и не подпустить.

Некому даже рассказ продолжить.

Гермий не мог понять, что же он все-таки чувствует.

Упорство сестры вызывало у него странную смесь раздражения и восхищения. Годами, десятилетиями гоняться за крылатым конем? Терпеть поражение за поражением? Сделаться одержимой, сойти с ума от этой погони – и все же поступиться, позволить смертному совершить то, что не удалось богине… Да, это и впрямь достойно восхищения.

По меньшей мере, уважения.

Природа, напомнил себе Гермий. Природа Афины: мудрость и военная стратегия. Беллерофонт – средство, инструмент. Главное – результат.

Сейчас Афина была как никогда близка к результату. А Гермий как никогда страстно желал ошибиться. Пусть сестра докажет свою правоту! Пусть у нее все получится! Испытание пройдет успешно, Беллерофонт сгоняет с молнией к Океану и обратно, мы уведомим отца, отец возрадуется, парень доставит пучок молний Зевсу…

Отец получит оруженосца. Афина – отцовскую благодарность. Жеребенок… Нет, пожалуй, уже молодой жеребец – бессмертие и почетную службу. Все довольны, все счастливы. Один я, напомнил себе Гермий, не получу ничего, включая ответы, ради которых я пас жеребенка все это время. Что ж, неудовлетворенное любопытство – умеренная плата за то, что может случиться в противном случае.

Если опасения оправдаются, мы вообще не расплатимся.

Молния не сожгла Беллерофонта, восседающего на Пегасе. Такой исход был бы не лучшим, но приемлемым. Гермий считал его маловероятным и оказался прав. Укрыт плащом невидимости, осторожней лисы, высовывающей нос из норы, Податель Радости наблюдал за происходящим с безопасного расстояния. Зависнув над южным склоном Этны, смотрел, как стремительно увеличиваются конь с седоком, как, распахнув мощные крылья, взмывает ввысь двухтелая тень со сверкающим перуном в деснице…

Дротик, ужаснулся Гермий. Он держит молнию, как обычный дротик! Без опаски, без почтения и трепета. Словно готов метнуть ее в любой момент, уподобившись Громовержцу. Кто тут у нас прячется в кустах? Кто хрюкает, подражая вепрю? Этот парень никогда не промахивается…

Плохо? Бог не знал.

Опасно? Да, наверное.

Насколько плохо и опасно? Бог не знал. Может, обойдется. Давай, парень, шептал Гермий, не замечая, что губы шевелятся, рождают слова. Лети и возвращайся! Не делай глупостей…