Владимир Аренев - Время жестоких снов [сборник litres]

– Привет, Индюк! – заорал я, неожиданно хлопнув его по спине.

– О боже! – взвыл Индюк и скатился на дно воронки.

Лежал там себе и трясся, не говоря ни слова, но глядя на меня укоризненно. Я же понял, что, хлопая его по спине и крича, поступил довольно глупо. Знаете, как оно бывает: пойманный врасплох, он мог и обосраться.

Я осторожно поднял голову над краем воронки и осмотрелся. Неподалеку, за кустами, виднелась стенка паркового сортира, изукрашенная граффити и следами от пуль – еще в одном из прошлых боев. Я не увидел никого, но оба «Апача» обстреливали восточный край парка, откуда все отчетливей доносились пулеметные серии и глухие громыхания ручных гранат.

Индюк перестал смотреть на меня с укоризной. Несколько раз довольно скверно обозвал меня, приписывая мне активный эдипов комплекс и пассивный гомосексуализм, после чего подполз и тоже выставил голову из воронки.

– Что ты тут делаешь, Индюк? – спросил я.

– Свалился, – ответил он. – С самого утра.

– Мы в школу опоздаем.

– Как пить дать.

– Так, может, выйдем?

– Ты первый.

И тогда началось.

Край парка расцвел феерией ослепительных оранжевых вспышек. Мы оба нырнули на дно воронки, в путаницу кабелей, которые вывалились из разваленного телефонного коллектора, словно кишки из распоротого брюха. Весь парк затрясся от взрывов – одного, второго, третьего. А потом залаяло стрелковое оружие, завыли осколки и пули. Мы слышали крики атакующих.

– Лету-у-ува!

А сразу после – гром взрывающихся ручных гранат, стук М-60 и лай АК-74, очень близко.

– Лету-у-у-ува!

– Это твои, – выдавил я, вжавшись в грязь на дне воронки. – Дивизия «Плехавичюс». Твои земляки, Индюк, идут штурмом на наш парк. Думаешь, это норм?

Индюк грязно выругался и покосился на меня. Я засмеялся. Проклятие, уже год прошел, а меня не переставала смешить эта история. Индюка же она не переставала злить.

Дело, видите ли, было вот в чем: примерно два года назад началась мода на – как это называли – корни. Значительная часть обитателей Сувалок и окрестностей, в том числе и семья Индюка, вдруг почувствовали себя исконными литовцами – теми, что вместе со Свидригайлом [50] Свидригайло (1375(?) – 1452) – литовский князь, военный и политический деятель, активно сотрудничавший с Тевтонским орденом против Витовта, Великого князя Литвы. ( Примеч. пер. ) ходили на Рагнету и Новое Ковно [51] Именно эти два замка хотели «пустить дымом» герои «Крестоносцев» Г.Сенкевича. , а с Кейстутом [52] Кейстут (1297—1382) – великий князь литовский, сын Гедимина и один из известнейших противников Тевтонского ордена в Литве. ( Примеч. пер. ) переплывали Неман, чтобы напасть на тевтонцев. В прошениях, писанных в Союз патриотов Левобережной Литвы и Жмуди [53] Левый берег Немана принадлежит Польше. ( Примеч. пер. ) , повторялись душещипательные декларации о любви к берегам речки Вильне [54], к полям, расцвеченным, как будто бы расшитым пшеницей золотой, к покрасневшему, будто юноша несмелый, клеверу [55] Цитаты из «Пана Тадеуша» А. Мицкевича даны в переводе С. Мар-Аксеновой. и к Богоматери Остробрамской [56] Икона Богоматери Остробрамской находилась на городских воротах Вильнюса. ( Примеч. пер. ) , а также не менее душещипательные вопросы: как там Баублис-дуб великий, стоит ли еще, где ему следует стоять [57], поскольку дальнейшее счастье всей семьи напрямую зависит от этого. Причина пробуждения патриотизма была прозаична: литовцы по закону о национальных меньшинствах получили кучу привилегий и льгот, в том числе и налоговых, и не подчинялись Курии.

Очень много моих школьных знакомцев вдруг сделались литовцами – в результате, ясное дело, соответствующих заявлений и деклараций родителей. Дня не проходило, чтобы Вохович не потребовал, чтобы учителя теперь называли его Вохавичиусом, Маклаковский не превратился в исконного Маклакаускаса, а Злотковский – в стопроцентного Гольдбергиса.

И тут случилась огромная трагедия Индюков. Симпатичная и вкусная птаха, которая подарила семье свое имя, по-литовски звалась Калакутасом – то есть, по-нашему, Калачленисом. Глава рода Индюков, обычно флегматичный и серьезный пан Адам, впал в ярость, когда ему заявили, что, конечно, его заявление о литовскости будет рассмотрено позитивно, но теперь ему следует зваться Адомасем Калакутасом.

Пан Адам подал прошение, но Союз патриотов Левобережной Литвы и Жмуди был несгибаем и не согласился ни на какие попахивающие польскостью мутации, вроде Индикаса, Индикиса или Индикишкиса. Идею о том, чтобы пан Адам сперва натурализовался у американцев как Тарки [58] От англ. Turkey «индейка». ( Примеч. пер. ) и только потом вернулся в лоно отчизны как Теркулис, семья Индюков посчитала идиотской, дорогостоящей и слишком затяжной. На упреки же, что возражения пана Адама отдают польским шовинизмом, поскольку этот самый кутас-член не кажется ни смешным, ни презрительным ни одному коренному литовцу, пан Адам с присущей ему эрудицией и ученостью обругал комиссию, то и дело используя обороты: «поцелуйте меня в сраку» и «папуцьок шиекини». Комиссия, потрясенная до глубины души, послала документы ad acta [59], а Индюка – к хренам собачим.

Вот так никто из семьи Индюков не стал литовцем. И поэтому мой приятель Лешик Индюк ходил в ту же школу и класс, что и я, а не в пуньскую гимназию. И поэтому сейчас он сидел вместе со мной в воронке от бомбы, вместо того чтобы бегать по парку с АК-47, в мундире цвета дерьма, с «Погоней» [60]на шапке и с медведем дивизии «Плехавичюс» на левом плече.

– Ярек? – отозвался Индюк, вжимаясь в остатки телефонного коллектора.

– Да?

– Почему все так, скажи… Ты ведь весь такой супер-пупер, клевер [61]и вообще… Почему все так?

Канонада набрала силу, парк сотрясали взрывы, а на наши головы сыпался песок.

– Почему все как? – переспросил я.

– Тут же Польша, нет? Так отчего Фрайкор и литовцы устраивают себе тут войну? Посреди города? Пусть, сука, махаются у себя в Кенигсберге… Тут Польша!

Я не был уверен, что Индюк прав.

Поскольку дела обстояли следующим образом. Вскоре после подписания договора с ФРГ и создания нового ланда со столицей в Алленштайне [62] До 1945 года так назывался современный Ольштын, город на севере Польши, столица Варминьско-Мазурского воеводства. ( Примеч. пер. ) случился плебисцит среди населения общин Гольдапа, Дубенинки, Вижайны, Гибы, Пуньска и Сейны. Результаты плебисцита, как это обычно случается, оказались странными и не говорили ни о чем, потому что процентов восемьдесят населения до урн не дошли, прекрасно понимая, что лучше пойти в кабак. Поэтому не было ясно, какой процент населения полагает себя восточными пруссами, левобережной жмудью или прочими ятвягами. Так или иначе, меньше чем за месяц после плебисцита границу пересек литовский корпус в составе двух дивизий: регулярной «Гедиминас» и добровольческой «Плехавичюс». Корпусом командовал генерал Стасис Зелигаускас. Литвины заняли колебавшиеся общины почти без сопротивления, потому что большая часть нашей армии как раз была в Ираке, где возвращала польский долг свободному миру. Меньшая часть нашей армии тоже была занята, поскольку демонстрировала силу в Тешинской Силезии.