Кирилл Луковкин - Протокол «Иерихон»

Потоки людей, бесконечные потоки огромной массы людей. Рик и представить себе не мог, что Пространство может быть так насыщено людьми. Казалось, их даже больше, чем в Наднебесной. Некогда брошенный, холодный и темный, его родной мир вдруг ожил, засветился, задвигался, загудел, приводимый в движение десятками тысяч обитателей, каждый из которых выходил из комнаты, заходил в комнату, поднимался и опускался — на эскалаторе, на лифте, по лестнице, пользовался техникой, шел по лифту, сидел, стоял, прогуливался вдоль парапета по галерее, работал, отдыхал, ел и спал, словом жил — здесь и сейчас. Поразительно! Невозможно! Необъяснимо!

И все же — факт.

Как?

Новый прыжок между двумя берегами — на этот раз ими оказались второй и третий эоны. Здесь буфер наполняли машины-экзомехи, и Рик видел, как они неуклюже ворочаются, перетаскивая туда-сюда массивные контейнеры, а рабочие бегают вокруг с сигнальными флажками, указывая путь. Экзомехи антропного типа, мехи, похожие на пауков и тараканов, мехи-платформеры и другие машины выполняли работу с характерным гудением, наполнявшим пространство буфера гулкими громовыми раскатами.

Прыжок завершен, лифт влетел во второй эон. Кабина остановилась на центральном уровне сектора Каппа. На краю платформы уже ожидала нетерпеливая толпа. Створы разъехались. Офицер вздрогнул, ругнулся и сильно дернул за наручник: идем! Преодолевая напор толпы, они выбрались из лифта. Поодаль уже стояли люди — двое белых мужчин. Без лишних слов и приветствий их повели вглубь сектора. Рик изучал рельефы стен и потолка. Архитектура уровней как будто изменилась. Незначительно, не так сильно, чтобы исковеркать пространство до неузнаваемости, но все же в знакомых фигурах наметились новые детали. Или отсутствие привычных. Чуть шире коридоры. Новые выступы. Новые узоры, о которых Рик не забывал ни на минуту, с тех пор, как понял, что Пространство — это огромный текст, терпеливо ожидающий своего читателя. Едва он додумал эту важную мысль, как процессия вошла в овальный зал с длинными столами, загроможденными всевозможными приборами. К стенам лепились высокие стеллажи, загруженные до такой степени, что их содержимое рвалось наружу, грозя разбиться или упасть на голову случайному прохожему.

В зале трудились люди. Рика провели вдоль длинных столов — к двери во внутреннее помещение. Он не задавал вопросов, потому что знал: наши чувства могут рассказать гораздо больше, чем пояснения посторонних. По одной простой причине — наши чувства хотя бы не лгут.

Рик очутился в комнате. Его усадили на стул. Офицер, грозно хмурясь, отцепил наручник и прицепил его к стулу, а сам вышел. Двое мужчин подкатили к Рику какой-то прибор, громоздкую конструкцию на кронштейне и принялись старательно подсоединять электроды к голове.

— Пожалуйста, не дергайтесь, — попросил один.

Рик закрыл глаза и постарался дышать глубже.

— Пульс стабильный, — услышал он голос. — Все жизненные показатели в норме.

— Введете вакцину? — спросил Рик, не открывая глаз.

Розовый полумрак закрытых век оказался приятно уютным.

— Нет, — ответили ему. — Сидите спокойно.

— Что вы хотите сделать?

Вопрос растворился в молчании. Поверх электродов что-то надели на голову. Кожу под волосами защекотали микроскопические разряды. Рик пошевелил пальцами и обнаружил, что больше не чувствует ни рук, ни ног. Ничего ниже шеи.

— Что происходит?

— Успокойтесь. Мы блокировали нервы для вашей же безопасности.

— Зачем?

Шорохи, шаги, щелчок открываемой двери. Электрическая тишина. Рик сглотнул. Где-то в пустоте под головой гулко билось сердце, и там же, в пустоте, циркулировал воздух. Потом возникло острое чувство чьего-то присутствия. На него смотрят, внимательно разглядывают, он знал это.

— Кто здесь?

— Я.

Этот голос! Он принадлежит знакомому человеку.

— Кто ты?

— Извини за темноту, — в комнате раздались шаги. Мягкие, легкие. Раз, два, три. Скрип кресла. — Таковы правила.

Да, тот самый голос. С легкой картавостью.

— Майя?

Шуршание одежды. Вздох.

— Я убеждала их, что не следует этого делать. Но они не послушали.

— Не делать чего? — в голове у Рика роились десятки вопросов, которые он так тщательно готовил для их новой встречи, но ни один из них не казался сейчас важным. В висках молоточками застучала кровь.

— Успокойся, иначе они прибегут и всадят тебе транквилизатор. Все твои данные уходят на пульт наблюдения, а наш разговор записывается. Ты должен знать об этом, Рик. Для твоего же блага.

— Ладно, — он честно постарался унять дрожь.

Прошло несколько томительно долгих минут, прежде чем он облизнул губы и смог сказать:

— Ты ведь еще здесь?

— Ну разумеется. Твое чутье коридорного охотника не подводит тебя.

— Хорошо, — Рик собрался с мыслями. — Итак, Наднебесная и Термополис объединились.

Секундная заминка. Кажется, Майя изменила положение тела в кресле.

— Ты прав. Правительство Парижа установило с Империей контакт задолго до того, как наш многоуважаемый Председатель занял кресло, пять поколений назад. О существовании Наднебесной знали немногие. Это знание решено было держать в секрете из тех же соображений, из каких Правительство держало одичавшие народы в изоляции секторов. Считалось, что обитатели цитадели еще не готовы к интеграции башен.

Рик пытался понять, что же изменилось в некогда приятном голосе Майи. Он сохранил свой тембр, нотки и интонации, но будто поблек и огрубел. Словно салфетку превратили в толстую оберточную бумагу.

— Существовали грандиозные проекты по колонизации мира. Основная проблема заключалась в том, что Наднебесная парила на орбите, а Термополис находился на поверхности. И никто не знал, почему это произошло. Но все проекты рухнули в одночасье, когда наша башня взлетела. По твоей вине.

У Рика по спине пробежал холодок. Майя продолжала:

— Проблемы, связанные с перестройкой Термополиса для полета в космосе, заставили нас прервать все внешние контакты. К тому же среди населения прокатилась новая волна этой отвратительной, жуткой эпидемии безумия, — ее голос дрогнул. — Да… Последние месяцы выдались самыми тяжелыми. Все разваливалось на части. Казалось, крах неизбежен, и башня утонет в анархии. Правительство заседало круглые сутки. Мы ни на минуту не могли расслабиться — каждый сектор следовало контролировать, каждого человека отслеживать. Любой мог превратиться в зверя, но самое страшное, мы не знали, почему и как это происходит. Меня как ученого пугает сам факт неопределенности, невозможности диагностировать и лечить эту болезнь. Мы поместили первых больных в карантин и наблюдали за ними, фиксируя любые изменения в течении болезни. Мы подняли и перерыли все архивы, но не нашли там ничего дельного, кроме жутких хроник и свидетельств. Лишь убедились, что эпидемия протекает в точности, как и много лет назад. К тому же бунт нижних секторов так и не удалось подавить…