Джей Кристофф - Предатель рода [litres]

Они относятся к нему как к герою…

Пётр опустился рядом с ней на колени, оглядел ее. Голова у Юкико раскалывалась – она видела трех темноволосых гайдзинов, плавающих в мареве перед ее глазами.

Боль ослепляла, в черепе грохотали кувалды.

– Не двигайся, – его голос звучал будто из-под воды. – Голова. Голова.

Он обернул ей лоб чем-то толстым и мягким. Она попыталась дотянуться до связанных рук, но запястья были натерты и болели, а волдыри на ладонях лопнули и кровоточили. Юкико заставила себя открыть глаза и уставилась на гайдзинов. А вокруг завывал шторм.

– Глупая девочка. – Он покачал головой. – Глупая.

– Иди к черту, – выплюнула Юкико.

Он потянулся к ее лицу, и она медленно отодвинулас, упираясь ногами.

– Тронешь меня, и я превращу твой мозг в суп, круглоглазый.

– А? – Он приподнял бровь. – Помогать. Я помогу.

– Поможешь? Ты хотел меня изнасиловать, сволочь! Не трогай меня, скотина!

Пётр в ужасе уставился на нее.

– Изнасиловать? Пытаюсь помочь тебе , девочка.

Он оглянулся через плечо на гайдзинов, собравшихся возле добычи Ильича, и понизил голос до яростного шепота:

– Глупая! Я предупреждаю! Я говорю! Сказал тебе идти со мной. Используют для тела! – Пётр указал на арашитору, распластанного на камнях, и провел руками по плечам и груди. – Используют тебя. Тело грифона! Грифон!

– Арашитора…

– Да! Тело Арашиторы.

– Ты… – Слова застряли в горле Юкико. – Ты пытался предупредить меня…

– Теперь уже слишком поздно. – Он покачал головой. – Слишком поздно. Одежда для тела. Великая сила. Большая награда для Ильича. Большая награда.

– И зачем бы тебе меня предупреждать? – Юкико прищурилась. – Зачем помогать?

– Обещание другу.

– Какой друг?

– Пётр!

Услышав голос Данила, покрытый шрамами гайдзин дернулся и замер. Затем оглянулся через плечо и издал вопросительный звук. Предводитель круглоглазых рявкнул приказ и поманил его широкой рукой.

Пётр помог Юкико встать, но ноги отказывались держать ее, а голова сильно кружилась, звеня тысячью железных колоколов из-за пинков Ильича. Пётр подвел ее к остальным, которые стояли в луже разбавленной водой крови вокруг Буруу и разговаривали о чем-то грубыми голосами. От трупа Скраая шел тошнотворный дух: прогорклая смесь из запахов внутренностей и экскрементов, желчи и меди. Юкико смотрела на этих мужчин с разливающейся в груди ненавистью, горькой ненавистью, от которой она могла задохнуться. Их восемь.

Скольких я смогу убить, прежде чем они схватят меня?

Она посмотрела на тело своего друга на камнях, нащупав его в темноте.

Буруу, пожалуйста, проснись. Пожалуйста.

Казалось, гайдзины спорил о крыльях Буруу. Двое из младших пинали покореженные конструкции у него на спине, дергали ремни, крепившие хитроумное изобретение к шестерням. Данил заговорил с Петром грохочущим баритоном, показывая рукой на арашитору. В черном небе сверкнула молния, снова усилился ливень, падая непроглядной стеной. Над океаном дождь звучал как постоянное катившееся по волнам шипение.

– Данил спрашивает, что случилось с этим. – Голос Петра звучал резко, но в единственном голубом глазу была жалость. – Калека? – Он указал на свою ногу с металлической скобой. – Калека?

– И что, если калека? – сказала она.

– С калеки не надевают. – Гайдзин покачал головой. – Нет силы. Нет награды.

Сердце у нее екнуло, и мелькнул проблеск надежды. Она кивнула Данилу.

– Он калека.

Данил стиснул зубы и выплюнул злобное ругательство. Махнув рукой младшему гайдзину, он приказал бледному черноволосому парню выйти вперед. Тот был широкоплеч, с челюстью размером с кирпичный дом, заросшей черной щетиной, и глазами из голубого стекла. Он вытащил из-за пояса длинный топор с двойным клинком.

– Что вы делаете?

Глаза Юкико расширились от недоверия. Пётр потащил ее в сторону.

– Нет! Зачем вам его убивать? Прекратите! Прекратите! Стоп!

БУРУУ, ПРОСНИСЬ!

– Как жаль, – сказал Данил, наблюдая, как солдат поднимает клинок над головой.

– НЕТ! НЕТ!

Юкико потянулась к Петру и обрушилась на его разум всем своим телом. Круглоглазый выпустил ее из рук, упал на землю, потеряв сознание и онемев, из носа и ушей хлынула кровь. Повернувшись к палачу с топором, она вцепилась в его разум двумя руками и изо всех сил сжала и начала рвать, как волк рвет кусок мяса. Гайдзин издал странный сдавленный звук и пошатнулся, словно его ударили. Он выронил топор и схватился за виски. Она закричала, оскалив зубы, когда почувствовала, как поднимается внутри нее мощь – жаром падающей звезды, ревом тысячи ураганов. Гайдзин рухнул на камень, и у него тоже хлынула кровь из ушей, носа и глаз.

Она налетела на третьего, врезавшись ему в череп вместе со всем, что было внутри нее. Голова у него закружилась, будто она сломала ему шею. Данил с ревом схватил ее за волосы и оттащил назад. Юкико кричала, ругалась, пинала и плевалась, царапалась, кусалась и лупила кулаками – рот разинут, глаза закатились. Ее охватило безумие, а ярость была такой, что душила и сметала всё на своем пути, оставляя за собой пустоту. Юкико превратилась в пылающее орущее существо. Она дергалась в руках Данила, вырывалась из его хватки, оставляя пучки волос у него в кулаке, и тянулась, чтобы раздавить его разум, как яичную скорлупу.

Он нанес ей удар в челюсть, и она отлетела в сторону, а боль в основании черепа разгорелась с новой силой. А затем с почти небрежной жестокостью он размахнулся и двинул ее кулаком в живот.

Больно.

Ужасно. Мокро. Будто взрыв.

БОЛЬНО.

Где-то в глубине ее разума раздался крик – голос, похожий на ее. Яркая вспышка в ее голове – и весь мир на мгновение замер.

Она чувствовала это. Всё это. Вокруг собрались мужчины, каждый представлял собой спутанную нить толщиной в тысячу узлов – сложно было даже просто смотреть. У ее ног лежал Буруу, форму которого она знала не хуже собственной; едва слышный импульс всё еще пытался пробиться сквозь сознание, мерцая оттенками украденной молнии. Оболочка Скраая – лишь тень тепла, сохраняющегося в костях, а всё, чем он был, уже ускользнуло в эфир. Драконы в рычащем океане вокруг, покачивающиеся вместе с течением, холодные, как темные морские глубины. Высоко наверху, в облаке запаха крови, кружит самка, осознавая, что она так и не помогла своим собратьям по роду. Это чувство ярко горело в ее разуме, и его омрачал гнев, рожденный глубокой скорбью, – ей приносили боль собственные воспоминания.

Воспоминания о том, что она потеряла.

О том, что у нее отняли.

А в животе Юкико – там, куда врезался кулак – была только боль.

Она упала на колени, задыхаясь, крики в ушах становились всё громче, она слушала пульс мира и понимала: что-то идет не так, абсолютно неправильно.