Джей Кристофф - Предатель рода [litres]

Надо вытащить ее – быстро, как муха.

– Мне правда…

Воткнуть ее в ямку за ухом. Поглубже. В мозг. Она крепко прижала губы к его губам, чтобы заглушить предсмертный вздох, слабый, сдавленный крик. Он открыл глаза и встретил ее взгляд, полный слез. И начал падать. Она подхватила его тяжелое подергивающееся тело и опустила на кровать. Матрас под ним скрипнул. Она вытащила иглу, которая оставила крошечное красное пятно на его коже.

– Но я не твоя женщина, – прошептала она. – И я не твоя любовь.

Она еще раз воткнула в него иглу – в сердце. На всякий случай. Слишком глупое сердце, влюбившееся в девушку, которая давным-давно отказалась даже от мыслей о любви.

– Я – Кагэ Мичи.

Ключ повернулся, и дверь широко распахнулась. На пороге появилась девушка с гладкой-гладкой кожей, одетая в красивое дзюни-хитоэ, алое с кремовым. Ее лицо было напудрено, глаза густо обведены тушью, на губах – вертикальная полоса вишневого цвета. Она посмотрела влево от двери, улыбнулась и поклонилась.

– Спасибо, мой господин, – произнесла она.

Четверо бусименов выпрямились, ожидая, когда за ней появится магистрат Ичизо. Девушка вышла в коридор крохотными шажками, наступила на подол платья и споткнулась о порог. Тихо вскрикнув, она потеряла равновесие и начала падать вперед. Два бусимена кинулись к ней, чтобы поймать. В этот момент она выпрямилась, протянула руки и с силой воткнула им под подбородки иглы для волос – они и моргнуть не успели.

Тихо булькнули горлом и камнем упали с ошеломленными лицами. Двое других охранников закричали, поднимая свои нагамаки: четырехфутовые лезвия из полированной стали с рукоятью такой же длины – слишком длинные, чтобы использовать их в узких коридорах, где были расположены комнаты для слуг. И Мичи вытащила еще две длинные блестящие иглы из своих волос, встала между ними, кружась, будто в танце, и воткнула по одной в глаз каждому мужчине.

Вот кто я на самом деле.

Бусимены бились о доски, вяло задыхаясь, их доспехи звенели по полированной сосне, как железные колокола звонят, возвещая о смене времени. Воздух наполнился запахом крови и мочи. Мичи подняла подбородок, закрыла глаза и глубоко вздохнула.

Вот это моя жизнь.

Осмотрев коридор, она затащила тела в свою спальню, перевела дух. Кровь стерла с пола алым плащом, и золотой тигр превратился в красного. Выхватив один нагамаки, она подняла верхний слой своего дзюни-хитоэ и вспорола одиннадцать следующих слоев, до бедер. Она насухо вытерла иглы, снова вставила их в волосы, глядя на свое отражение в зеркале. Наконец-то она видела лицо девушки, которую она знала. Пустая, раболепная маска была сорвана и, кровоточа, валялась на полу.

Вдали она услышала низкий рев, земля затряслась от грохота. Выглянув в свое крошечное окошко, она увидела, как вспыхивают в небе огни – неуклюжими оранжевыми мазками на облаках. До ушей донеслись слабые крики. Звон железных колоколов. Топот бегущих ног. Она оглядела комнату, взглянула на медленно остывающие тела мужчин, которые считали ее мышкой. Дурой. Шлюхой.

Она улыбнулась.

И, подхватив коробку, которую принес ей Ичизо и которая стала легче, она вышла в коридор и заперла за собой дверь.

Наступает момент, когда вгрызающаяся при каждом вдохе боль сломанных ребер, обжигающий поцелуй соли на свежих ранах и нестерпимое жжение, вызванное острыми бамбуковыми щепками, загнанными под ногти, отступает, и тебе хочется петь. И этот миг кажется величайшим в мире подарком. И ты изливаешь сквозь опухшие губы благодарность на тех людей, которые перестали мучить тебя хотя бы на мгновение – такое чудесное, такое благословенное. Мысль о еще одном ударе, еще одной секунде мучений становится ужасающей – и ты готов сказать и сделать что угодно, л ишь бы изб ежать этого.

Но этот момент для юноши еще не настал.

– Выродки. – По его губам текла кровавая слюна, собираясь под подбородком и падая на пол. – Сукины дети, вы оба.

Сэйми шагнул в круг тусклого света, облизал пожелтевшие обломки зубов в деснах. Лицо якудза было спокойным. И повсюду на нем алели пятна крови.

– Как вы узнавали, откуда мы забираем деньги? – Он говорил тоном человека, который спрашивал, как дела или как добраться до доков. – Как вы узнавали, куда мы их несем?

– Твой папочка мне сообщил, – булькая горлом, выплюнул юноша. – Когда прожевал и проглотил.

Сэйми ухмыльнулся и отхлебнул красного саке из чашки, которую держал твердыми руками. В дверном проеме стоял Хида, скрестив руки на груди, и почесывал ухо, напоминавшее кочан цветной капусты. На столе стояла чуть теплая бутылка ликера. Рядом лежал набор инструментов: молоток, плоскогубцы, ножницы для жести, лезвия разной длины. Грязная тряпка. Пучок бамбуковых стеблей. Пять окровавленных ногтей с пальцев.

Юношу раздели, оставив на нем только штаны. Запястья связали толстой веревкой и подвесили на крюке в потолке, так чтобы пальцы ног касались бетона. Его лодыжки были прикованы цепями к полу. Одинокий светильник отбрасывал круг бледного света на залитый кровью пол.

Сэйми поднял молоток – тупой наконечник бойка из ржавого железа, деревянная ручка, грязная, необработанная. Сэйми хлопал ладонью по бойку и, скрестив ноги, сидел перед юношей, улыбаясь опухшими поросячьми глазками.

– Где твой друг? Который с железомётом?

– Дома у твоей мамочки.

– Как его зовут?

– Она не спросила. Она не говорит с набитым ртом.

Сэйми оглянулся через плечо, улыбнулся Хиде и покачал головой. Левой рукой он схватил юношу за лодыжку, правой поднял молоток. Юноша инстинктивно сжал пальцы ног и часто задышал. Заскрипели зубы. Напряглись мышцы. По кровавым ранам покатился пот, на губах выступила водянисто-красная пена. Сэйми врезал молотком по мизинцу на ноге. Резкий звук металла, бьющего по плоти, влажный хруст расколовшейся кости. Сэйми почувствовал, как удар эхом отозвался в полу, услышал крик сквозь стиснутые зубы. Он закрыл глаза. Когда у мальчишки перехватило дыхание, вопль затих. А затем в пустые легкие резко хлынул кислород, и с разбитых губ сорвался стон.

– Как вы узнавали, откуда забирали деньги? – Он снова поднял молоток, уставился в полные слез глаза. – Как вы узнавали, куда мы их несем?

– Вы трусы. Несчастные трусы…

Еще один удар молотка. Крик превратился в рев, в вой раненого животного. Юноша бился в агонии, разрывая кожу до мяса. Кружилась голова, напрягались мускулы, на шее рельефно выступили сухожилия. Лицо покраснело, а по щекам текли слезы.

– Я убью тебя, – произнес он сквозь стиснутые зубы, брызгая слюной. – Пошел ты!

Голос Сэйми звучал низко, глухо, как стук кирпичей в мешке, и холодно, как речная вода, в которую его бросили.