Джей Кристофф - Предатель рода [litres]

Рюсаки кивнул.

– Кстати, завтра я уезжаю. Меня не будет примерно пару недель, так что отчитываться будешь перед Каори.

Кин мысленно застонал.

– Куда вы направляетесь, Рюсаки-сама?

Капитан хорошо скрывал свое недоверие, но Кин всё еще чувствовал, как оно покалывает его кожу.

– На юг, – ответил Рюсаки.

Кин поджал губы и медленно кивнул. Большего он и не ожидал. Повернувшись к метателю, он снял кожух с ударного механизма. Поставив его на землю, он вздрогнул и потер свое окровавленное плечо. Старуха смотрела на него, было в ее глазах нечто, напоминающее чувство вины.

– Послушай… Если хочешь, возвращайся со мной, я зашью тебе рану…

– Я в порядке, – сказал Кин. – Честно.

Мари поцокала языком.

– Ты напоминаешь мне моего мужа, гильдиец. Он тоже был упрям, как мул. Вплоть до того самого дня, когда его убили.

– Я признателен вам, Мари-сан. – Кин перевел взгляд на машину, стараясь сдержать гнев в голосе. – Но я могу позаботиться о себе сам.

– Пусть будет по-твоему, – вздохнула Мари. – Я буду в лазарете, когда уляжется пыль. Но ты дурак, если думаешь, что справишься со всеми своими проблемами в одиночку.

Кин вытащил гаечный ключ из-за пояса и со вздохом осмотрел огневую точку.

– Мужчина может и помечтать…

Сотни красных, как закат, глаз уставились на Кина с таким обожанием, на какое только было способно стекло. Море латунных лиц, гладких и невыразительных, заливало самые темные уголки. Бесконечное повторение одной и той же итерации: ни индивидуальности, ни личности, ни эмоций, ни человеческой природы, а только острые, как бритва, контуры. Его собственное лицо, но абсолютно чужое. Снова, и снова, и снова.

Желтые стены, по которым стекали капли влаги, песнь двигателей, поршней и шестеренок звучала монотонным гулом, периодически сбиваясь с ритма, который засел в основании его черепа, пустил там корни и теперь царапал глаза. И он – стоит над ними на помосте, смотрит на их перевернутые лица, чувствует успокоительный вес металла на теле и знает, что он – дома.

Они звали его по имени.

Он широко раскинул руки, огоньки их глаз отражались в гранях его кожи. Кончики его пальцев, манжеты рукавиц, края наплечников были украшены филигранным тиснением темно-серого цвета с легким голубым отливом. Новая кожа для его тела – кожа высокого ранга, привилегий и авторитета. Всё, что они обещали, все, чего он боялся – сбылось. Было Правдой.

Было Истиной.

Они – собравшиеся сятеи – назвали его имя, подняв руки вверх. И даже когда он задержал дыхание, чтобы потом заговорить, слова звучали в его голове как похоронная песня, и он чувствовал: всё, что осталось от его души, ускользает вверх, исчезая во тьме.

Он знал, что спит. Знал, что это всего лишь видение тринадцатилетнего мальчика, который бьется в Палате Дыма, пока яд проникает в его легкие. Одно и то же видение преследовало его каждую ночь с момента его Пробуждения. Но он всё еще ощущал вкус лотоса на языке, тяжесть кожи на плоти и мучительный страх, когда перед ним обнажалось его Предназначение.

Толпа внизу замолчала. Он смотрел на алые точки величиной с булавочную головку, светящиеся в темноте, которые раскачивались и мерцали, как светлячки на зимнем ветру. И он закричал – яростно, металлическим голосом, приглушенным латунью на губах.

– Не называйте меня Кин. Это не мое имя.

Во сне он почувствовал, как его губы скривились в улыбке.

– Зовите меня Первый Бутон.

Боль в легких была словно живая: на ребра давил огонь, а перед глазами распускались черные цветы. Шок от удара, пронизывающий до костей холод воды, камни, острые, как зубы демона, рвущие ее плоть. Но всё это было лишь дополнением к пламени, горевшему в груди, крику в голове, отчаянию, которое бросало ее навстречу черной, соленой смерти, притаившейся внутри одного легкого.

Дыши.

Она поплыла. Вверх. Или вниз. Непонятно. Волна несла ее, словно щепку, между лесом из каменных пик, скользких, покрытых цепкими водорослями. На уши давил тупой гул, а желание вдохнуть воздух ослепляло – это был просто рефлекторный импульс, над которым она наконец потеряла всякий контроль.

ДЫШИ.

И она раскрыла свои легкие океану, и океан нырнул внутрь.

Юкико пришла в себя, рыдая и задыхаясь, когда сладкий благословенный воздух наполнил ее легкие. Одежда была мокрой, волосы прилипли к лицу густыми черными прядями. Она попыталась убрать их с глаз, но почувствовала, что запястья скованы: она была привязана кожаными ремнями к боковинам железного каркаса кровати, а лодыжки укрывали чистые простыни. На мгновение она задрожала, и у нее сильно закружилась голова. Оглядев сырую серую комнату, она не поняла, где находится.

И тут раздался голос. Он произносил странные слова, которых она не понимала.

Она рванулась на звук и увидела, как к ней тянется мужчина свирепой наружности. На вид ему было лет тридцать. Коротко стриженные темные волосы, бледное обветренное лицо в обрамлении острой бородки. Он носил длинный белый халат странного покроя, с застарелыми пятнами крови на манжетах.

Юкико отпрянула, дернув ногами, привязанными за лодыжки. Мужчина взял ее за плечи и слегка встряхнул, произнося странные слова. Ей удалось рассмотреть его лицо. Длинный шрам бежал по его правой щеке, еще один изгибался по левой, а левое ухо отсутствовало. Правый глаз был белым, как мел, и, вероятно, ослеп тогда же, когда на лице появились шрамы. Но из-под покрытых солью бровей сверкал левый, светло-голубого цвета.

Белая кожа.

Голубые глаза.

Боги, это гайдзин.

Убрав волосы с ее лица, он заговорил на своем непонятном языке. Юкико отстранилась от его прикосновения, но он подал ей оловянную чашку с пресной водой. На языке у нее был густой привкус соли, в горле пересохло, и она выпила ее почти одним глотком. Утолив жажду, Юкико закрыла глаза, но тут же вздрогнула при звуке другого голоса, донесшегося из-за дверей.

– Пётр.

Круглоглазых она видела только однажды – торговцев изделиями из кожи в доках Кигена. Так что судить она не могла. Но, покосившись на говорящего, она догадалась: этот второй гайдзин был лишь немного старше ее. Влажные светлые волосы до плеч заправлены за уши, небольшая бородка, загорелая кожа. В его лице она увидела симметрию, которую могла бы счесть красивой, если бы он не выглядел таким чуждым. Красная туника причудливого покроя с потрепанным воротником, украшенная накидкой из бледно-серого меха, толстые кожаные перчатки, знаки различия на воротнике, очки на шее. Он уставился на нее глазами цвета потускневшего серебра, в которых горело любопытство.