Джей Кристофф - Предатель рода [litres]

Не плачь.

Не смей.

– Боги?

Она посмотрела в лицо гайдзину. Он указывал на небо, вопросительно приподняв бровь над слепым глазом.

– Есть боги?

– Хай. – Она кивнула. – У меня есть боги.

Мужчина поднес трубку к губам, покачал головой и, выходя из комнаты, произнес сквозь стиснутые зубы:

– Молись.

Юкико долго сидела в темноте, ожидая, пока утихнет головная боль. Она слышала грохот прибоя и висящий в воздухе запах ржавчины и масла. Дрожа в мокрой одежде, она несколько раз сжимала кулаки, и ремни врезались ей в запястья. И, наконец, когда боль стихла, слабо подрагивая где-то далеко в сознании, она снова активировала свои слабые защитные механизмы, пытаясь выстроить стену, кирпичик за кирпичиком. Бастион из всего, что она могла собрать: ярость, в которой, как уверял Даичи, была ее величайшая сила; воспоминания, которые она использовала в качестве скрепляющего раствора. Вот клинок Йоритомо срезает перья Буруу. Вот могила ее отца. Его кровь у нее на руках. Скрип зубов. Негодование. И, возведя защитную стену, Юкико снова потянулась к Кеннингу.

Быстрые краткие броски во всех направлениях в попытке нащупать любые признаки Буруу – как резкие вскрики в темной комнате. Но она не нашла ничего, похожего на его тепло, а далекий приглушенный жар, который она чувствовала, был абсолютно другой формы. Почти сразу же, когда она открылась, головная боль исчезла. Тепло человеческих тел вокруг потрескивало, хрупко вспыхивая ярким пламенем. Под ногами она почувствовала ждущих ее тварей, холодных и древних. И поэтому она отключила их, заперла в черепе и осталась совершенно одна.

Она чувствовала боль на щеке, по которой ее ударил мужчина со шрамом, ощупала языком рассеченную губу. Почувствовала вкус соли. Крови.

Закрыв глаза, она вспомнила небольшое тепло, которое чувствовала рядом. Потянувшись к нему крошечным узким осколком себя, она нашла его поблизости. Свернувшимся калачиком у канала системы отопления, всего через несколько комнат. Он лежал на старом одеяле, вилял хвостом, теребя полоску сыромятной кожи, зажатую между передними лапами.

Собака.

Привет!

Голова наклонилась, хвост замер, одно ухо приподнялось, прислушиваясь.

кто это!?

Меня зовут Юкико.

кто!?

Юкико.

Она чувствовала форму разума собаки, странную и одновременно знакомую – так видишь старое пальто, которое надето на незнакомце, но подходит тебе, будто сшито по твоим меркам. Разум был теплым и мягким – сплошное любопытство и энергия, хвост снова завилял, когда она коснулась его.

еда?!

У меня нет еды. Прости. Как тебя зовут?

Рыжик!

Привет, Рыжик.

ты где!? не вижу!

Я в запертой комнате в коридоре.

поиграем?!

Может, позже.

<���поскуливание>

А ты не знаешь, что это за место, Рыжик?

…что это!?

Что здесь делают люди?

ловят небо!

Ловят небо?

так глупо!

Она нахмурилась, пытаясь понять, что он имел в виду, как сформулировать вопрос и какие слова использовать, чтобы он понял. Давно она не плавала в мыслях настоящей собаки. В последний раз это был щенок Аиши, но она его почти не знала. Собаки бывают умными, но они не знакомы с человеческими понятиями – они просто концентрируются на насущном, главном. И тут она почувствовала, как холодный, влажный нос его мыслей шныряет по осколку, которым она засела у него в голове.

еда!?

Она ухватилась за эту мысль и решила посмотреть, к чему она приведет.

Кажется, снаружи была еда.

Собака вскочила на ноги и быстро завиляла хвостом.

правда!?

Мне так кажется.

давай найдем поделимся!

Я воспользуюсь твоими глазами, если ты не против.

Собака уже убегала, и Юкико только мельком увидела его комнату, когда проскользнула в его зрачки. Серые стены. Металлическая кровать и письменный стол. Странная кривая машина рядом со стопкой слишком белой бумаги, утыканная стеклянными вакуумными трубками и кнопками. На стене плакат: двенадцать красных звезд по кругу на черном поле.

Рыжик носом толкнул резиновую заслонку и вылетел в длинный коридор из серого бетона, в воздуховодах над головой завыл ветер. Они чувствовали море; покалывание соленого воздуха на коже, намек на ржавчину. Но не было ни гнили, ни мусора, как в водах залива Киген. Вокруг них царил яркий запах щелочи – свежий, замечательный.

Они пробежали мимо рядов закрытых дверей. У лестниц, которые вели вверх и вниз, болтали два крупных гайдзина с густыми бородами, в грязных желтых дождевиках. В недрах здания был слышен гул двигателей, вой клаксонов, резкие взрывы смеха. Над головой грохотала буря, и сооружение сочувственно бормотало что-то.

С лестничной клетки они попали в помещение, напоминавшее склад: до потолка высились ящики, шерсть у них встала дыбом от статического электричества. Странные надписи, отпечатки мокрых ботинок. Вот они проскочили сквозь резиновую заслонку в высоких дверях. И, наконец, выбрались наружу, где в темноте ночи бушевал ветер.

Перед ними тянулась мокрая платформа серо-стального цвета, в конце которой были установлены крепкие перила, а за ними – резкий обрыв в темноту. В сорока футах ниже вздыбился черный океан, высокие волны вгрызались в железные опоры, которые удерживали их в воздухе, шипели от ярости и снова рассыпались на брызги. В воздухе висел густой туман, во мраке взрывались молнии, освещая длинные участки сдвоенных железных тросов, которые спускались сверху и убегали во тьму. Гром грохнул так близко, что они прижались к полу, поджав хвост.

не чувствую никакой еды ты уверена!?

Вверх. Смотри вверх.

Они обратили взор к небу, к зданию, возвышающемуся за их спиной. Квадратные окна смотрели на море и были подсвечены изнутри, как пустые запавшие глаза. Три этажа, плоские стены из серого кирпича, увитые трубами и кабелями. Странные конические конструкции на крыше, напоминавшие острия кривой короны, усиливали сходство скал в океане вокруг с клыками; металлические стержни высотой двенадцать футов венчали широкие плоские сферы. Вокруг каждого стержня вилась более тонкая трубка, окружность которой увеличивалась ближе к основанию. Оранжевый металл, покрытый ярко-зеленой коркой окиси, был истерт поцелуями тысячи жестких щеток.

Медь.

С крыши лилось бело-голубое сияние, сверкая, как солнечный свет, сквозь рябь воды. Гром грохнул еще раз, и они снова прижались к полу, когда в небе в ста футах от них вспыхнула молния, поцеловав один из медных шпилей в океане. По конусу вспышкой ослепляющих искр, потрескивая, потекло электричество, взбегая по двойным кабелям назад, к крыше здания. Свет в окнах немного мигал, над головой мерцало сияние.