Андрэ Нортон - Колдовской мир [сборник litres]

Затем – я не знаю, как передать это словами, – я, точно стрела, выпущенная из лука, был выброшен неведомой Силой в безграничное пространство, потеряв при этом ощущение времени и ощущение самого себя. В том полете было и направление, и цель, мне оставалось только отдаться ему. Так летит камень по воле человека, метнувшего его.

…Столь же внезапно все вернулось на свое место: мы снова стояли в той же комнате и смотрели на мать. Только теперь она не казалась нам чужой – мы испытывали к ней настоящую сыновнюю близость. Она протягивала к нам руки, и по ее осунувшемуся лицу текли слезы.

– Мы дали вам жизнь, – сказала она, – и вы в ответ принесли нам свой щедрый Дар, дети мои.

Она взяла со стола коробочку и высыпала ее содержимое в жаровню, на догорающие угли. Вспыхнуло пламя, и в нем возникли какие-то подвижные тени, природа которых была мне непонятна. Вскоре они пропали, и я почувствовал, что больше не являюсь частью нашего триединства, но опять стал самим собой. Мать снова заговорила, глядя на нас:

– Так уж суждено, дети мои. У меня свой путь, у вас – свой. Никто из нас не виноват, что они расходятся. Это судьба так нещадно разделяет нас. Отныне я посвящаю себя поискам вашего отца, ибо он жив. У вас же другое предназначение. Обращайтесь к тому, что заложено в вас, и да будет это вам и мечом, и щитом. Знайте, это всего лишь слова, будто у всех пути разные. Со временем вы поймете, что у нас один путь.

Так мать совсем ушла из нашей жизни. Жарким летним утром она вместе со своей охраной покинула Эстфорд. С площадки башни мы смотрели, как отряд выезжал из ворот замка. Дважды мать оглянулась, посмотрев наверх, и, обернувшись во второй раз, подняла руку в воинском приветствии, а мы с Кемоком отсалютовали ей сверкнувшими на солнце мечами. Но стоявшая между нами Каттея поежилась, как от порыва холодного ветра.

– Я видела его, – сказала она. – Когда мать была вчера с нами, я видела его. Он совсем один. Там скалы, голые скалы и грозное море… – Она содрогнулась всем своим маленьким телом.

– Где это? – спросил Кемок.

Сестра покачала головой:

– Я не могу сказать где. То место очень далеко и отделено от нас не просто морем или сушей…

– Это не остановит мать, – заметил я, вкладывая меч в ножны.

Я испытывал горечь утраты. Но отчего? Мать и отец жили в другом, своем мире, который создали сами. Они считали его совершенным и никому не позволяли проникать в него. И я знал, что, пока мать дышит, никакая сила не удержит ее от поисков отца. Я знал также, что, если бы мы предложили ей свою помощь, она бы не позволила нам отправиться с ней.

– Зато мы остаемся вместе. – Кемок, как это случалось не раз, прочел мои мысли.

– Надолго ли? – бросила Каттея, не повернувшись к нему.

Кемок порывисто схватил ее за плечо.

– Что ты хочешь сказать? – спросил он.

Мне же показалось, что я понял ее.

– Сестра, – сказал я, – колдуньи не посмеют забрать тебя, родители запретили им это.

До Кемока дошло, о чем речь.

– Родители больше не могут постоять за нее! – возразил он мне.

Нам всем стало не по себе. Сестре и в самом деле грозило пребывание в затворничестве. Девочки, которых колдуньи забирали в ученичество, на долгие годы расставались с близкими, чтобы вести суровую жизнь в глухой обители. Когда посвященная в колдовство снова возвращалась в свои края, она уже не признавала родства по крови, как будто его заменяло родство по призванию. Мы могли потерять Каттею навсегда. Кемок был прав: в отсутствие наших родителей кто мог встать между нашей сестрой и требованием Совета Владычиц?

С того часа над нашей жизнью нависла тень. Но угроза разлуки еще сильнее соединила нас. Мы угадывали мысли и чувства друг друга, хотя я уступал в этой способности Кемоку и Каттее. Какое-то время в нашей жизни ничего не менялось. Страх утрачивает свою остроту, если не усиливается новыми тревогами, и мы успокоились.

Мы не знали тогда, что мать позаботилась о нас, прежде чем покинуть Эсткарп. Она встретилась с Корисом и уговорила его поклясться на топоре Вольта – этом священном оружии, которое он извлек из истлевших рук того, кого предки считали если не богом, то уж во всяком случае не простым смертным, – поклясться в том, что он защитит нас от козней Владычиц.

Шли годы, и набеги на Эсткарп становились все более частыми. Пагар продолжал истощать оборону Эсткарпа. Но и ему пришлось понести потери, когда весной – восемнадцатой в нашей жизни – его большой отряд был разгромлен в горах при переходе через перевал. В том сражении мы с Кемоком оказались в числе разведчиков, которым выпало прочесывать горы в окрестностях перевала, чтобы добить остатки разбежавшегося войска. Мы убедились, что война – дело скверное. Но ради выживания народа кто-то должен браться за меч…

Однажды во время рейда, когда мы не спеша ехали по горной тропе, я вдруг явственно услышал голос Каттеи, будто она была где-то рядом и кричала, взывая о помощи. Я оглянулся, увидел, как Кемок пришпорил свою лошадь, и пустился галопом следом за ним.

Нашим командиром был Дермонт – беженец из Карстена, вступивший в ряды защитников границы еще тогда, когда мой отец только организовал пограничную службу. Обогнав нас, он преградил нам путь. Мы остановились.

– Куда это вас понесло? – спросил командир холодно.

– Так надо, – дерзко ответил я, готовый пустить в ход даже свой меч, вздумай он и дальше преграждать дорогу. – Нас зовет сестра, ей грозит опасность.

Он пристально посмотрел мне в глаза и, почувствовав, что я говорю правду, направил своего коня в сторону, освободив тропу.

– Скачите, – не то разрешил, не то приказал он нам.

Догадывался ли Дермонт о том, что происходит?

Он не остановил нас, но и не предложил свою помощь. Должно быть, он решил дать нам возможность самим постоять за себя.

Мы пустились в путь. Нам пришлось дважды менять лошадей на биваках, делая при этом вид, что мы едем по заданию. Дорога отняла у нас много времени. И вот наконец среди недавно скошенных полей показались башни Эстфорда. С виду все было тихо – никаких признаков набега на замок, но от этого нам не стало легче.

Сквозь звон в ушах я смутно различил, как протрубил в рог часовой на башне. Мы пришпорили лошадей, принуждая их скакать во весь опор. Наши плащи были покрыты пылью, но герб Эстфорда на них все же был различим.

Моя лошадь споткнулась и упала, едва мы въехали во двор. Я замешкался, вытаскивая из стремени занемевшую ногу, Кемок, опередив меня, побежал к дому.

Она стояла в дверях и, казалось, едва держалась на ногах. Нет, не Каттея – Анхорта. Встретившись с ней взглядом, Кемок застыл на месте, и я с разбега налетел на него.

– Ее здесь нет, ее увезли? – растерянно спросил брат.