Андрэ Нортон - Колдовской мир [сборник litres]

Время от времени я проваливался в небытие, потом снова приходил в себя. Слабо шевелились в голове мысли, а тело было неподвижно. Казалось, прошла целая вечность. Наконец я позвал:

– Орсия!

Она не откликалась, и я продолжал звать – это было единственное, что связывало меня с внешним миром. Я чувствовал, что если перестану звать, то провалюсь в пустоту и уже навсегда останусь там.

– Орсия!

– Кемок… – уловил я мысленный ответ.

Это подействовало на меня как вода на умирающего от жажды. Я попробовал приподняться и обнаружил, что теперь могу шевелиться, хотя лежу засыпанный землей и мелкими камнями. Онемевшее тело начинало чувствовать боль.

– Орсия, где ты?

– Здесь…

Я пополз – едва приподнимаясь, пополз. Затем, пошарив перед собой, нащупал тело, и мою руку сжали перепончатые пальцы. Мы с Орсией придвинулись друг к другу, дождь стихал, молнии ударяли в дальние гряды скал. Гроза уходила. Мы лежали рядом молча, радуясь, что оба уцелели.

Наступило утро. Мы были на уступе, где Динзиль пытался с помощью тайной Силы перевернуть мир. Из-за оползня мы едва не оказались в ловушке. Но врагов нигде не было видно.

– Каттея! – Ко мне вернулась память.

– Она там… – Орсия уже ползла к телу, наполовину засыпанному землей.

Голова сестры все еще была обмотана зеленым шарфом. Я потянулся к нему и, посмотрев на руки, которые вернула мне Орсия, начал неистово откапывать тело Каттеи.

Я перетащил его на ровное место и, опустив на спину, сложил ей лапы на груди. Теперь никто не узнает, какой она стала и почему, подумал я, и вдруг под своей рукой почувствовал слабое биение сердца – сестра была жива!

– Орсия, – повернулся я к кроганке, – ты… ты вернула мне руки. Могу ли я вернуть Каттее ее руки и лицо?

Орсия, ползая на коленях, оглядывалась вокруг, искала что-то среди обломков.

– Рог… – Слезы навернулись ей на глаза и побежали по щекам. – Он пропал.

Вдруг неподалеку что-то блеснуло, я подполз и стал копать, ломая ногти. Пальцы мои снова сомкнулись на рукояти меча. Я потянул за нее и вытащил из земли короткий обломок меча – не блестящий, а тусклый, почерневший. Я попробовал его большим пальцем: он был острый.

Я вернулся к Каттее и сорвал с ее чудовищной головы выцветший шарф. Затем обломком меча я нанес себе рану и оросил своей кровью сначала голову, а потом лапы Каттеи. На моих глазах стала происходить перемена: бурая шкура исчезала, лицо сестры и ее нежные руки освобождались от своей жуткой оболочки. Обняв Каттею, я заплакал. Она шевельнулась и медленно раскрыла глаза: в них стояли недоумение и растерянность. Я попробовал позвать ее мысленно и встретил сначала изумление, а потом – страх. Она стала вырываться от меня, словно я был каким-то кошмарным чудовищем.

Орсия схватила ее за руки и, держа их крепко, но осторожно, повторяла:

– Все хорошо, сестра. Не бойся. Все хорошо.

Каттея, прильнув к ней, с опаской смотрела на меня.

Я отошел и окинул взглядом разрушения, произведенные бурей. Среди каменных обломков виднелись какие-то тела, но ничто не двигалось под великолепными лучами восходящего солнца.

– Как она? – спросил я у подошедшей Орсии.

– Хорошо… она чувствует себя хорошо… Но… Кемок… она забыла, кто она… И утратила Силу.

– Навсегда? – Я не мог представить себе Каттею лишенной Дара.

– Этого я не знаю, – ответила Орсия. – Теперь она такая, какой была бы и раньше, если бы не родилась колдуньей, – милая, добрая девушка, и она очень нуждается сейчас в твоей помощи. Но не пытайся напоминать ей о прошлом.

Итак, когда мы вернулись в Долину, сестра уже не была прежней. И никто, в том числе и ни одна колдунья, не мог бы сказать, станет ли она когда-нибудь снова той же Каттеей, какой мы знали ее. Но силы Тьмы потерпели второе поражение, и в Эскоре воцарилось спокойствие, хотя мрак рассеялся еще не до конца и повесть о нас троих была еще далека от своего завершения.

Стылое дыхание Ледяного Дракона словно заморозило сам воздух над холмами… впрочем, ничего удивительного: стояла середина зимы, и надо было еще прожить этот год, который с самого начала был так недобр ко мне. Именно тогда, в дни Ледяного Дракона, я впервые всерьез задумалась о будущем и с горечью осознала, что я должна делать. Мне нужно спасти, освободить от страшной Тьмы то, чем я дорожу больше всего на свете, больше собственной жизни, ведь именно я, как ни горько это сознавать, была ее орудием. Я – Каттея из дома Трегартов, воспитанная как колдунья, несмотря на то что так и не давала их последней клятвы и ни разу не надевала священный дымчатый камень, который с такой гордостью носили посвященные. Так или иначе, познания эти даны мне, хотя я и была лишена права выбора.

Я одна из троих, тех троих, которые могли, когда это было необходимо, в некотором смысле становиться единым целым: Килан-воин, Кемок-мудрец, Каттея-колдунья – так наша мать нарекла нас при рождении. Она тоже была колдуньей Эсткарпа, но Владычицы отреклись от нее за то, что она вышла замуж за Саймона Трегарта. Впрочем, он тоже не был обычным человеком, этот чужестранец, проникший в Эсткарп через Ворота, связывающие наш мир с другим. Он был сведущ в суровом искусстве войны, чем и оказался весьма полезен в Эсткарпе, ведь эта израненная и измученная земля была, словно в тисках, зажата между двумя враждебными соседями – Карстеном и Ализоном. Но наш отец обладал тем качеством, которого Владычицы в мужчине допустить не могли, – он владел Силой.

После замужества Джелита, а таково было имя нашей матери, не утратила своего колдовского Дара, как должно было произойти, но, напротив, обнаружила неизвестные дотоле способности, дающие власть над Силой. Это вызвало гнев Владычиц, так и не простивших ее выбора, а тем более – нарушения обычаев. Однако им приходилось опираться на ее поддержку, когда в этом возникала надобность, а надобность такая была.

Отец с матерью выступили вдвоем против кольдеров, этих демонов-чужестранцев, что так долго угрожали Эсткарпу. Родители мои нашли гнездо зла и по мере сил способствовали его уничтожению. Ибо кольдеры, подобно моему отцу, явились из иного времени, из другого мира, воздвигнув свои собственные Ворота, через которые гибельный яд проникал в Эсткарп.

После этой победы Владычицы не отважились открыто выступать против дома Трегартов, хотя ничего не забыли и ничего не простили нашей матери. И вина ее была даже не в том, что она вышла замуж – с этим они могли бы еще смириться: к тому, кто позволял чувствам возобладать над разумом и отвращался от их сурового пути, они испытывали только презрение, – но ведь Джелита, несмотря на свой выбор, по-прежнему оставалась колдуньей, то есть одной из них, как бы они к этому ни относились.