Ирина Сыромятникова - Да здравствует Король! [litres]

Впервые за долгое время он остался совсем один, ничей взгляд его не беспокоил, ничто не прерывало ход мыслей. Драгоценные минуты следовало использовать с толком – поразмыслить над несправедливостью бытия и причудливостью проявлений Господней воли. А еще, можно было быть честным (до конца честным), посмотреть в лицо правде и назвать вслух причину всех бедствий – любовь императора.

Эхо орийского восстания тяжело прошло по империи, меры против крамолы нанесли едва ли не больший ущерб, чем бунтовщики. Номори со счета сбился, сколько раз ему приходилось переезжать, бросая все, в последний момент избегая то карающего меча правосудия, то очередного пароксизма безвластия. Услышав о милостях, дарованных императором жителям Кунг-Харна, он испытал оправданное недоверие, но… где-то надо было отсидеться. На месте стала ясна причина поблажек – императорские гвардейцы здесь уже побывали и бунтовать стало физически некому.

Император желал создать свои прииски с нуля, словно картину написать, даже мастеров местных не оставил – с юга пригнал. И новые обитатели Ожерелья, что вольные, что каторжане, приняли игру. Разве у них оставался какой-то выбор? А вот Номори с самого начала был настроен скептически, ибо сказано: «Из змеиного яйца не высидеть птенца!» Но покой манил, иллюзия безопасности искушала, ежедневная рутина опутывала паутиной привязанностей и обязательств. И Номори год за годом откладывал переезд.

Темная хватка предначертания сомкнулась вокруг них в тот день, когда сменился Главный смотритель. Два года назад на место многомудрого Ана’Кулане пришел блестящий вельможа, племянник императора Аната’Зирон – владыка счел, что плод достаточно созрел, чтобы вручить его человеку не столько умелому, сколько преданному. Едва взглянув на светлорожденного, знаток душ Номори понял, что скоро из Ожерелья придется уходить.

Главный смотритель Харанских гор любил выступать перед толпой и говорил очень красиво. Смысл сказанного, правда, улавливали не все, но впечатление его речи производили. Перед измотанными однообразной работой людьми Аната’Зирон жонглировал красивыми образами, видениями сказочного будущего. И те совершили последний грех – поверили, что Господь позволит им все, отгородились от мира бумажными ширмами и перестали интересоваться, насколько рисунки на них соответствуют правде жизни…

Старейшина вынырнул из омута памяти, отер пот со лба и прикинул пройденное расстояние. Мраморные столбики ритуальных ворот (оставь дурные мысли по ту сторону) скрылись из виду, но долина внизу пока не просматривалась. Крепкие, привычные к горам носильщики одолевали этот путь за один день. Куда он потащился один, старый дурень? Решено: Номори дойдет вон до той поворотной площадки, что выдается над склоном, глянет вскользь на Тималао, и – назад.

Равномерный ритм шагов напоминал медитацию, изнуряющий полуденный зной обволакивал обморочной пеленой. Давно уже был пройден намеченный поворот, а однообразная лента дороги все вилась и вилась дальше. Каждое движение влекло за собой следующее, еще и еще, не было ничего, что могло бы разрушить болезненное очарование…

– Эй! Эй!!!

Громкий гудок выдернул Номори из прострации. В метре от него на пустой минуту назад дороге возвышался грязный сарай из стекла и металла, пышущий жаром, чадящий горелым маслом и мелко содрогающийся. То, что перед ним – алхимический агрегат, белый понял далеко не сразу.

– А-а…

Кажется, его чуть-чуть не задавили.

– И здесь – они! – громко возмущался по-ингернийски молодой водитель. – Да забери Король этих ненормальных!!! Ну как можно вообще перед собой не смотреть?!! Хан, займись им!

– Одну минуточку.

Перед несчастным старейшиной, не вполне сознающим себя от усталости и потрясения, предстало видение из далекого прошлого, когда у Номори была большая семья, а единственной проблемой представлялся слабый дар, не позволяющий построить карьеру. Из того времени, когда он мастерством пытался компенсировать отсутствие силы, еще не зная, что именно бесталанность его и спасет… Забытые чувства вспыхнули в душе – надежда на лучшее, вера в людей, желание перемен. Он шагнул вперед как лунатик, не веря увиденному:

– Здравствуйте, мастер! А как ваши…

Тут добрый учитель сердечно обнял Номори и невзначай надавил на затылок, принуждая ткнуться носом в плечо и заглушая слова. Почтенный старейшина вдохнул знакомый запах магии и снадобий, разомлел и начал беззвучно пускать слезы в выцветшую от множества чисток ткань.

– Ну-у, разверзлись хляби небесные, – прокомментировал предельно наглый и непочтительный голос. – Он говорить-то сможет? В обозримом будущем, я имею в виду.

У Номори аж слезы высохли от возмущения. Он выпрямился, чтобы дать нахалу примерную отповедь, и обнаружил, что из страховидных повозок вылезло уже не меньше десятка пассажиров. Старейшина как-то сразу перестал чувствовать жару. Второй раз за недолгое время он встречал чужеземцев, и второй раз они приводили его в смятение. Ну вот как вы отреагируете на то, что ваш попутчик встретился с другом? Поздороваетесь, попросите представить, просто постоите рядом, вежливо улыбаясь? А эти расползлись вокруг, как перекормленные леопарды – то ли когтями хватят, то ли приласкаться захотят. С приличным запозданием сознания Номори достиг неприятный факт: все эти люди вокруг него – колдуны, дикие. Причем уклониться от общения с ними не получится: какой-то тип в странном картузе уже нацелился на старейшину.

– Скажи ему, что мы – твои сопровождающие! – распорядился он. – И ты нам за это денег должен, не забудь.

– Он понимает, – спокойно кивнул учитель. – Ты ведь не забыл ингернийский, нет?

Номори молча помотал головой.

– Надеюсь, никаких возражений против нашего приезда не будет? – поднял бровь ингерниец.

– А должны?

Взгляд колдуна стал пристальней.

– Добро пожаловать в Кунг-Харн! – быстро перестроился старейшина, мысленно пожелав Фар’Керени ослепнуть и оглохнуть. Чужеземец отстал.

Ингерника! Ну конечно, это многое объясняет. О жизни за морем старейшина знал чуть больше, чем о загробном мире, и тоже в основном со слов пастырей. Вроде существовало под небом такое место, поправшее всякий порядок и традиции (к отцу, помнится, друзья приезжали, жаловались), но после орийской бойни чужая порочность Номори мало впечатляла. Доподлинно он был уверен в двух вещах: к волшебству в Ингернике относились как-то странно, и са-ориотским войскам там здорово вломили. Логично предположить, что и до императорской сокровищницы добрался враждебный интерес.

– А что, если… – прищурился старейшина вслед боевому магу.

– Ни-ни! Проявления их воли драгоценны. – Учитель слегка отстранил от себя Номори и заглянул бывшему ученику в глаза. – Они – спасение Тималао!