Татьяна Коростышевская - Сыскарь чародейского приказа [litres]

– У меня любимое место там, где про кровавые сопли, – поддержал приятеля в его смехе Зорин. – И еще там, где «ять» западает.

– Ну что ты, вот этот пассаж и «два раза провернул» тоже неплох.

Отсмеявшись, Мамаев достал из кармана белоснежный платок и промокнул им испарину со лба.

– В нашей Гелечке погибает великий мастер прозы.

– Да уж, погибает… – Иван Иванович присел на свое обычное место. – Ты ее навещал?

– Когда? Вчера – поздно уже было, а сегодня – вон, с бумагами разбираюсь. Сейчас закончу и на второй этаж поднимусь…

– А Гелечки нету. – Зорин покачал головой. – И не предупредила никого.

– Может, больна?

– Ну, тогда вот тебе задание: проверь жалобу мещанки Оботрестовой, а на обратном пути суфражисточку нашу навести.

Мамаев, скривившись, зачел ламентацию, прикинул, что заставить петуха исполнять супружеские обязанности можно под угрозой наваристого петушиного бульона, а оболтус-сын лечится розгами, и решительно поднялся из-за стола:

– Будет исполнено, ваше высокоблагородие.

Приятелей в должностях разделял всего один чин.

Зорин вернулся на второй этаж и работал в кабинете Крестовского до самого обеденного времени, когда Ольга Петровна, заглянув в приоткрытую дверь, сообщила, что собирается прогуляться по набережной.

Тогда Иван Иванович достал из стола завернутый в вощеную бумагу сандвич и толстенький блокнот. В блокноте Зорин записывал все, что касалось «Дела паука», как он для себя обозвал чудовищные убийства, и занимался им только в свободное от основной работы время. Но сейчас ни заняться делом паука, ни откусить от захваченного из дому сандвича Ивану Ивановичу не удалось – в кабинет вихрем влетел Мамаев:

– Геля исчезла!

– Как так?

– Совсем. Абсолютно. Домой она не являлась со вчера, я с ее хозяйкой побеседовал.

– А мещанка Оботрестова?

– Что? А, это… Там все в порядке. Придет наша Аграфена Платоновна завтра к открытию, кляузу свою заберет. Там дело семейное, оболтус Оботрестов, сорока годков мужик, между прочим, к соседке чувствами воспылал. А матушка решила, что приворот, а соседка… Короче, там все к свадьбе сладилось, обвинение в колдовстве с будущей невестки снимается. Можешь звать меня «купидон чародейского приказа».

– Молодец, – решил Зорин и опять поставил мысленный плюсик. – Теперь Геля.

– Так пропала.

– Как искать будем? Оберегов на ней наших нет.

– Это проблема. – Мамаев зашуршал бумагой, откусил половину сандвича и вкусно зажевал. – Я мальчишек дворовых поспрашивал, никто ничего…

В дверь кабинета постучали, в приоткрытую створку просунулась голова дневального:

– Ваше благородие, не извольте гневаться, тут к вам человечек один просится. – Дневальный отодвинулся и впустил в кабинет нищего одноногого калику. – Говорит, дело чрезвычайной важности, нашей Евангелины Романовны касаемое.

Зорин кивнул, затем, рассмотрев посетителя, поморщился:

– Ты б, мил-человек, время от времени ногу-то менял, а то, знаешь, кровообращение нарушится, на самом деле конечность отсохнет.

Нищий, не чинясь, пошурудел под лохмотьями, картинно постучал по полу костылем и выпустил наружу вторую ногу.

– Благодарствуем.

– Что ты хотел про нашу барышню сообщить?

– Хорошая она у вас барышня, – с готовностью ответил нищий. – Денежку уже два раза мне давала, не хотелось бы такой источник доходу просто так вот терять.

– Ты ее когда в последний раз видел?

– Так вчерась. Место у меня напротив вашего присутствия, – он махнул костылем в сторону, – туточки, на самом угле. А вчера… Вы с вот этим господином в коляске уехали, а барышня ваша в каретный двор пошла. Я особо не смотрел, так, краем глаза зацепился, потому смотрю – неклюд следом. Ну не совсем следом, он сначала к ступеням подошел, потом головой повел вот так, – нищий показал как, – навроде как воздух нюхал, и тоже в каретный двор прошмыгнул. Потом слышу – крик, гвалт, ваш неклюд выбегает оттудова и барышню на руках волочет. Подозвал извозчика, барышню в коляску запихнул, сам следом уселся, и уехали они.

– Вчера почему не сообщил?

– Да в голову как-то не пришло. Мало ли, дело молодое. А утром барышня ваша не явилась, денежку мне, стало быть, не дала, я и встревожился.

Зорин подошел к архивному шкафчику, порылся там, достал папку, развернул ее на столешнице:

– Этот неклюд?

– Так точно.

– Спасибо, голубчик, можешь быть свободен.

– Так а денюжка как же? Прибыток мой недополученный от вашей барышни?

Мамаев порылся в карманах и одарил нищего гривенником.

Когда посетитель, сопровождаемый дневальным, наконец удалился, Эльдар Давидович решительно сдернул с вешалки свою шляпу:

– Пойду я, Ванечка, на самом дне поищу. С кем-то же Бесник в Мокошь-граде дружбу водит, значит, помогут мне его логово отыскать. Одного не пойму – зачем? Что ему за радость в пленнице?

– Чужая душа – потемки, – покачал головой Зорин. – Да только кто там тебе что скажет, такому франту?

– Меня в Мокошь-граде и так каждая собака знает, так что в маскараде необходимости нет.

– И время потеряем, – продолжил Зорин.

– У тебя есть мысли получше?

– А ты не помнишь, часом, мы неклюдский баронский пояс уже в государево хранилище отправили?

– Семушка не говорил, значит, у нас еще артефактище.

– Вот им-то мы и воспользуемся. Он нам поможет неклюда отыскать. А где Бесник, там и Геля. – Зорин достал из ящика стола литую серебряную печать. – А потом на место положим, как будто так и было.

Мамаев идею коллеги одобрил, и товарищи ушли. Когда Ольга Петровна вернулась на свое рабочее место после обеденного променада, она никого в кабинете не обнаружила.

Мне снились пауки. Много – маленькие, средние, большие, названий которых я не знала и знать не хотела. Пау-пау-паучок… А еще хотелось пить. Я пробиралась к журчащему на склоне ручейку, разрывала плотную шелковистую паутину, наклонялась к воде… Пау!

Я открыла глаза. Все было белым. Капала вода. Я поводила головой из стороны в сторону, поморщилась от боли в затылке, нащупала на груди скомканную ткань. Простыня?

– Пришли в себя, голубушка?

Я скользнула рукой под подушку, схватила очки и быстро надела их на нос. Жест был автоматическим, а то, что очки обнаружились именно под подушкой, – удачей. Рядом со мной на краешке кровати сидел благообразный старичок в блестящем пенсне и белоснежной шапочке.

– Вы кто?

Старичок быстро подал мне кружку, до краев наполненную водой.

– Попейте, голубушка.

Я стонала, проталкивая в горло шарики благодатной жидкости, отдуваясь, вытерла рот рукавом, тоже белоснежным. Меня переодели?

– Где я? Как я здесь оказалась?

– А на вопросы я могу отвечать только по порядку, – хихикнул старец. – Меня зовут Матвей Кузьмич и я, некоторым образом, начальник в сей обители.