Дженнифер Доннелли - Железное сердце [litres]

Едва она закончила, как Уилл поднял крышку, и над кастрюлей поднялся ароматный парок. Сердце Софи громко щелкнуло. Бабуля приподняла бровь. Но ни Гретта, ни Арно, которые подались вперед и уперлись локтями в стол, чтобы заглянуть в кастрюлю, ничего не заметили.

– Это часы, – пояснил бабуле Уилл.

– Часики, – поправила его Софи. – У меня в кармане.

Уилл протянул Софи ложку, и она, забыв обо всем, жадно зачерпнула смесь из овощей, подливки и мяса. Потом еще. И еще. Удержаться было невозможно – запах сводил с ума.

Бабуля пристально поглядела на ее тарелку, и девушка поняла, что положила себе слишком много.

– Ой, извините, – сказала она, покраснела и быстро спихнула большую часть обратно.

– Там, где ты жила раньше, еды, видно, было вдоволь, – процедила бабуля.

– Да, – робко подтвердила Софи.

Она привыкла к тому, что еду просто подают, и все. Обычно на серебряной посуде. Никогда в жизни она не задумывалась о том, откуда берется еда. Или о том, каково жить, если ее не хватает.

Бабуля положила рагу сначала Арно, потом внукам и себе, и все принялись есть. Софи едва сдерживалась, чтобы не запихивать крольчатину в рот двумя руками, – так было вкусно.

– Уилл сказал, что ты принцесса. Но я слышала, что принцесса умерла. Значит, ты призрак? – спросила Гретта.

Бабуля фыркнула:

– С таким-то аппетитом? Вряд ли!

Гретта огорчилась:

– Значит, ты живая? А я-то думала…

– Пока еще живая. Прости. – Софи невесело улыбнулась.

Гретта хотела сказать что-то еще, но не успела – на нее напал кашель. Такой сильный, что, как и в первый раз, девочка не могла перевести дыхание.

– Что с ней? – спросила Софи, но Уилл и бабуля были заняты Греттой и не ответили.

К счастью, приступ оказался не таким долгим, как предыдущий.

– Это чахотка, – сказала Гретта, едва отдышавшись.

– Глупости, Гретта! – заворчала бабуля, уязвленная словами внучки. – Никакая это не чахотка. Простуда привязалась и не проходит. Немудрено, что ты себя нехорошо чувствуешь. Слабость и все такое. Ты…

Но Гретта перебила старуху:

– Знаешь, бабушка, этот дом не такой большой. Я слышу, о чем вы с Уиллом шепчетесь ночами.

Уилл ничего не сказал, но так скрипнул зубами, что желваки перекатились на скулах.

Сердце Софи болезненно дрогнуло. Она знала, что чахотка – жестокий недуг, медленная смерть, которая постепенно вытягивает из человека силы и волю к жизни.

– Как случилось, что ты заболела? – спросила она.

– Заразилась. От мамы. Она уже поправлялась, но тут королева забрала нашу ферму, и мама умерла от горя.

– А зачем королеве понадобилась ваша ферма?

– Чтобы растить зерно и кормить солдат. У нас было много земли, мы выращивали разные разности. Но мама заболела еще до этого. Она недолго протянула. Потом заболел папа. Хотя бабуля говорит, что он умер от разбитого сердца.

Сердце самой Софи готово было лопнуть от горя. Оно билось медленно и глухо, будто где-то вдали стучал барабан, созывая народ на казнь. Ей стало понятно, почему Уилл сказал, что ненавидит ее, королеву, дворец и всех, кто в нем есть, – ведь ее мачеха убила его родителей, разрушила семью. Софи жалела его, Гретту и бабулю, но к жалости примешивался гнев. Неужели Аделаида не видит, что творит? Неужели не понимает, какие беды несут ее решения простому люду? Она, такая бдительная, вечно ждущая подвоха от соседей, собирала армии, строила военные корабли – все для защиты своего народа. И сделалась его заклятым врагом. А что будет, если Хаакон добьется своего и сядет на трон Грюнланда? Софи не сомневалась – будет только хуже.

– Мне очень жаль, Гретта, – сказала она вслух.

– Я ненавижу королеву, – ответила та и сжала кулачки. – Ненавижу дворец и всех, кто в нем живет. Они забирают себе все, а мы только что с голоду не умираем. И тебя тоже ненавижу, Софи!

– Гретта, хватит. Это уже грубость, – сказал Уилл.

Бабуля взглянула на Софи.

– Опасная грубость, – добавила она.

– Софи не такая, как нынешняя королева, – обсасывая косточку, сказал Арно. – Она вернет себе корону. И тогда все станет по-другому.

– Правда? – с недоверчивой надеждой спросила Гретта.

Софи опустила глаза. Что она могла ответить? Сказать «да» значило солгать. Сказать «нет» – погасить слабый огонек надежды в глазах больной девочки. Неловкое молчание затягивалось, и вдруг Софи испытала новый голод – но шел он не от желудка, а от ее неправильного механического сердца.

Впервые в жизни Софи ощутила стремление к власти, к престолу, причем такое острое, что оно причиняло почти физическую боль. Ей мучительно захотелось взойти на золотой трон своей страны и ощутить на голове обруч короны Грюнланда с его мрачной притягательной тяжестью. Но не для того, чтобы стращать послов, щеголяя перед ними в бриллиантовой мантии. Не для того, чтобы построить самый большой в мире военный флот. А для того, чтобы ни одну беременную женщину никогда больше не выгнали из дому. Чтобы ни один юноша, потерявший зрение в боях за свою страну, не был выброшен на улицу, как сломанная игрушка. И чтобы маленькие девочки играли и веселились, а не выкашливали себе легкие.

Но Софи знала: этот голод не будет утолен никогда, и от этого делалось особенно больно. Ее сердце оказалось не просто своенравным, оно предавало ее – с каждой секундой приближалось последнее «тик-так». И чем слабее становилась она, тем сильнее были ее противники. Мысль о народе, который сейчас терпит произвол Аделаиды, а скоро будет терпеть еще и жестокость Хаакона, наполняла ее глубокой беспросветной тоской.

Бабуля смотрела на Софи молча, но было видно, что она вот-вот вскипит: так обманчиво-спокойно ведет себя молоко в кастрюле за секунду до того, как сбежать. Она повернулась к Уиллу и спросила:

– Кого ты к нам притащил? – И тут же кивнула Арно: – Ты – вор, но это ладно, у нас все равно нечего красть. – Затем продолжила, обращаясь к Софи: – А вот ты – мертвая принцесса, которая ходит по земле, и это беспокоит меня куда сильнее. Я давно о тебе слышу. В Темном Лесу вести разносятся быстро. Сначала ты произвела впечатление на жителей Дрогенбурга, где спасла от выселения семью. Потом раздавала обещания ветеранам. Они за тобой теперь на край света пойдут, только прикажи. – Намазав кусок хлеба маслом, она показала ножом на Софи. – Ты подарила людям надежду, а это опасно. Надежда – самое сильное оружие в мире. А сила делает надежду вдвойне опасной. И не забывай, принц Хаакон прекрасно это знает. Стоит ему прослышать, что ты опять спаслась, – и он перевернет всю округу, охотясь за тобой. Из-за тебя нам грозит большая беда.

– Бабуля, – вмешался Уилл, – Софи здесь потому, что я ее пригласил. Все, что случилось раньше… не ее вина.