Алексей Полевой - Драконодав [litres самиздат]

Баран попался такой, что боевого рыцарского коня мог забороть, еле привязали к врытому столбу. Животное злобно пялилось, разбегалось и старалось забодать проезжавших мимо, только прочная верёвка сдерживала этот комок ненависти, глядящий налитыми кровью глазами. Присланный из аббатства монах, призванный задокументировать наш славный поход даже прочитал изгоняющую злых духов молитву над бараном, отчего тот стал беситься ещё больше. Если на такую лакомую добычу не прилетит дракон – значит я в драконах ничего не понимаю. И правда – прилетел – только зелёный. Здоровенный такой, приземлился подле барана, потоптался, а баран как разбежался, да дракона прямо в брюхо и боднул. Надо сказать, дракон подпрыгнул от неожиданности и обиды, запутался в крыльях, упал и завыл. Баран же разбежался ещё раз и боднул дракона вбок. Дракон сел по-собачьи с таким обиженным видом, что хотелось бедолагу пожалеть. Но, хоть дракон был не тот, пришлось стрелять в него из кулеврины – этакой маленькой бомбарды или огромной аркебузы. Решили испытать новинку на драконах – копья ломать в просвещённые наши времена уже было дурным тоном. Кулеврина была спешно заряжена каменным ядром, установлена на сошку и пока дракон плакал от обиды, а баран готовился снова боднуть дракона, я прицелился и выстрелил.

Кулеврина лягается как мул, приходилось стрелять, положив огромную подушку, но всё равно рука немела, в ушах стоял грохот, воняло жжёным порохом и пыжом. Баран, надо сказать, оказался стойкой скотиной – он презрительно поглядел на меня, затем перевёл взгляд на дракона. Тот упал, как подкошенный, не оправившись от атаки барана, видимо даже не понял, откуда ему смерть вышла. Ядро попало точно в грудь, сердце у драконов правее сильно, почти в середине и ниже человеческого. В голову стрелять бесполезно, мозг у дракона упрятан в толщине кости, глаза тоже закрываются толстыми костяными пластинками, много рыцарей полегло, стараясь отрубить дракону голову или проткнуть в глаз. Опять же, если дракон атакует – делает это зверюга быстро, по шее не попасть, зато огненная струя, когти и хвост в избытке рыцарю достаётся. Помнится аглицкие лучники, похваляясь, что резали как свиней рыцарей, вышли супротив дракона – утыкали как подушечку для булавок, а всё одно дракон их сожрал вместе с луками. А убил дракона тогда справный рыцарь как положено копьём.

Баран продолжал бесчинствовать, еле утащили дракона, чтобы снять шкуру. Вечерело, всем хотелось есть, поэтому решили обедать драконятиной. Вообще мясо на любителя, мало кто готовил драконятину, наверняка, если вымочить его вонючее мясо в настое трав, да пожарить с сельдереем на масле с грибами, поди толк выйдет. А если пробовали, как мы, просто на углях запекать – жёсткое, отдаёт волчатиной, готовится долго, снаружи обгорает, внутри с кровью. На этот раз много было сковородок и котлов, были и оруженосцы и рейтары и крестьяне в походе, поэтому решил выдать всем разных кусков туши и велел приготовить по-разному. Нарезали кусков с хвоста, бёдер, груди, оруженосцы решили даже сердце и печень непременно съесть, чтобы значит силой чудовища напитаться. По мне так герой нашего похода баран – вон как таращится буркалами своими, готов всех забодать. Может на барана, а может на запах разделанного дракона прибыл чёрный дракон. Баран, надо сказать, в шоке присел сам теперь навроде собаки и застыл, не моргая.

Тварюка была удивительно красивой и грозной: огромный, лоснящийся, когти размером с барана. Видимо дракон был весьма молодой – ни шрамов, ни следов былых сражений. Дракон заходил на посадку, раскинув свои гигантские крылья, его лапы едва касались земли, воздух от взмахов разметал несколько костров и опрокинул приготовленные котелки. Люди и кони в ужасе разбегались, дракон заревел, казалось, земля сотряслась от его могучего рыка. Пасть чудовища показала клыки, размером с добрый полутораручный меч, под бронированной чешуёй ходуном ходили могучие мышцы. Хвост чудища, усеянный острым гребнем, оставлял на земле глубокие борозды. Лагерь в единое мгновение был попросту разгромлен, большинство коней унеслось, вырвав коновязь, крестьяне вперемешку с оруженосцами бестолково метались.

– Дезире – копьё! – воскликнул я спокойно наблюдавшему за моей спиной картину оруженосцу.

Кулеврину готовить было долго – оставался единственный шанс, пока чудище зависло и находится в уязвимом положении – ударить копьём. Половину этого года я упражнялся с копьём ежедневно, поэтому бил точно и мощно, попадая в малое су. Мой жеребец не убоялся дракона, поэтому вскочив в седло, я взял копьё, уложил в упор и отпустил поводья ставшего чудовищно разгоняться рыцарского коня. Вы представляете себе жеребца, весящего больше десятка рыцарей в полном латном доспехе несущегося на тебя? Однажды в бою при Ломжи я стоял с негодным луком против таких рыцарей – было страшно. Впрочем, судя по дракону, одинокого рыцаря ему опасаться было не с руки – он продолжал величаво и грозно приземляться. Удар копья пришёлся точно в сердце, ланс ушёл в грудь в половину роста человека. Дракон вздрогнул, поглядел сверху и медленно упал вбок.

Если сказать, что в разорённом лагере приключилось веселье – ничего не сказать. Многие вообще первый раз забарывали дракона, большинство не видело дракона даже издали, не говоря как мы на расстоянии вытянутой руки. Два дракона за один день – такое приключалось изредка, три дракона однажды его светлость заборол, так один зелёный раненый уже был, а двоих зелёных всем отрядом еле угомонили, небольшие, правда, дракончики были, молодые совсем. Костры развели заново, шкуру с драконов сняли и растянули сушиться. Драконодава с нами не было, не самому же тряхнуть стариной, да и что толку: зелёные почти огнём не пышут, чёрные самые огнепыхатели, однако народу много, обоз большой, опасно. Аббат хотел иметь скелет дракона, разные алхимики желчь и кровь скупали за огромные деньги, поэтому вместо красивого фокуса с огнём и шкуркой, легко уносимой возком, лагерь превратился в весёлую скотобойню, где драконов поторошили и заталкивали по частям в подвозимые с хуторов бочки. Я пока отпивался вином и принимал законные поздравления, лёжа на мягких шкурах убитых накануне волков.

– Господин барон, нет слов! – чуть не плакал от счастья монах, набравшись дармовым вином, – подвиг достойный тысячи легенд и песен.

– Полно вам, какая безделица, – улыбнулся я, глядя как монах качается, хотя ветра не было, – думается учёным мужьям будет интересно изучить зверюгу.

– Я зарисовал уже ваши подвиги, чтобы увековечить их, – показал довольно корявые рисунки монах, – эй, мальчонка, покажи, что ты зарисовал.