Терри Пратчетт - Платье цвета полуночи [litres]

Все так делают. Тиффани часто приходилось дежурить у смертного ложа; иногда бывало почти весело, когда какой-нибудь славный старикан мирно сбрасывал с плеч бремя лет. Но порою всё завершалось трагично: Смерти приходилось нагнуться, чтобы собрать свою дань; а порою, ну, обыкновенно – печально, но ожидаемо, словно огонёк мигнул и погас в небе, усыпанном звёздами. А Тиффани всё размышляла про себя, заваривая чай, утешая осиротевших, выслушивая душераздирающие истории о старых добрых временах: люди всегда сокрушались, что не успели договорить каких-то важных слов, а теперь вот поздно. Наконец Тиффани решила, что в прошлом этих слов просто не было, а возникали они только здесь и сейчас.

– А что ты думаешь о слове «дилемма»?

Тиффани вытаращилась на Престона во все глаза. В мыслях её по-прежнему теснились невысказанные кем-то слова.

– Что такое ты спросил? – нахмурилась она.

– Слово «дилемма», – услужливо повторил Престон. – Когда ты произносишь это слово, не представляется ли тебе, будто это дремлет, свернувшись кольцом, медно-красная змея?

«В такой день кто угодно, кроме ведьмы, отмахнулся бы от этого вопроса, как от несусветной глупости, а значит, я не отмахнусь», – подумала про себя Тиффани.

Престон был одет хуже всех в замковой страже: с новенькими всегда так. Ему выдали кольчужные штаны все в дырках [45]: эти штаны, вопреки всему, что мы знаем о моли, заставляли заподозрить, что моль и сталь тоже проедает. Ему, не кому другому, выдали шлем, который, независимо от размеров головы, всегда сползал вниз, так что оттопыривались уши; а в придачу он унаследовал ещё и нагрудник кирасы, пробитый в стольких местах, что эта деталь доспехов очень пригодилась бы на кухне – процеживать суп.

Зато зоркий взгляд Престона всё подмечал – настолько, что люди начинали чувствовать себя неуютно. Престон смотрел по сторонам. Действительно смотрел – смотрел так внимательно, что все стороны наверняка чувствовали себя обсмотренными должным образом. Тиффани понятия не имела, что происходит у юноши в голове, но мыслям там явно было тесно.

– Ну, по правде сказать, о слове «дилемма» я никогда не задумывалась, – медленно проговорила Тиффани, – но да, ощущается в нём что-то металлическое и скользкое.

– Я люблю слова, – признался Престон. – Вот, например, «прощение» – правда, уже одно его звучание передаёт смысл? Как будто шёлковый платок мягко падает на пол? А взять, допустим, «шушуканье»: сразу представляются обсуждаемые шёпотом заговоры и мрачные тайны… Прости, что-то не так?

– Да, сдаётся мне, что-то и в самом деле не так, – отозвалась Тиффани, вглядываясь в обеспокоенное лицо юноши. «Шушуканье» было её любимым словом; но до сих пор она не встречала никого, кто бы хоть раз его произнёс. – Престон, почему ты служишь в страже?

– Овцы мне не слишком нравятся, для пахаря у меня силёнок маловато, в портные я не гожусь – руки не из того места растут, и в матросы идти не хочу – боюсь утонуть. Мама научила меня читать и писать, хоть отец и возражал, а поскольку это означало, что к нормальной работе я теперь непригоден, меня отрядили в послушники к священникам Омнианской церкви. Там жилось неплохо: я столько интересных слов узнал! Но меня выгнали за то, что слишком много вопросов задавал, вроде: «Это взаправду, что ли?» – Престон пожал плечами. – Вообще-то в страже мне нравится. – Он вытащил из нагрудника книгу (в этот нагрудник, пожалуй, вместилась бы небольшая библиотека). – Если не попадаться на глаза, то читать можно сколько влезет, а метафизика – прелюбопытная штука.

Тиффани заморгала.

– Боюсь, Престон, здесь я тебя не совсем понимаю.

– Правда? – удивился юноша. – Ну, например, на ночном дежурстве, когда кто-нибудь приближается к воротам, я должен спросить: «Кто идёт, друг или враг?» На что правильным ответом будет «да».

Тиффани потребовалась целая минута на то, чтобы осмыслить услышанное. Она начинала понимать, почему у Престона того гляди возникнут проблемы с работой. А тот как ни в чём не бывало продолжал:

– Дилемма состоит в том, что если человек скажет: «Друг», как знать, может, он лжёт. Но ребята, которым приходится по ночам выходить за ворота, преизобретательно придумали свой собственный шибболет [46]для ответа на мой вопрос, а именно: «Престон, да отложи ты, наконец, книгу и впусти нас сейчас же!»

– А «шибболет» – это?… – Юноша её завораживал. На свете не так много людей, способных вложить в бессмысленное сочетание звуков столько чудесного смысла.

– Что-то вроде тайного пароля, – объяснил Престон. – Строго говоря, «шибболет» – это слово, которое твой враг произнести неспособен. Например, в случае герцогини разумно было бы выбрать слово «пожалуйста».

Тиффани с трудом сдержала смех.

– Однажды, Престон, твой ум доведёт тебя до беды.

– Ну, хоть на что-то сгодится.

Из кухни в глубине замка донёсся душераздирающий вопль, а люди отличаются от животных, в частности, тем, что, заслышав крик о помощи, бегут к нему, а не от него. Тиффани отстала от Престона лишь на пару секунд, не больше, но они подоспели не первыми. Вокруг кухарки, госпожи Кобль, уже суетилась пара служанок, та безутешно рыдала, сидя на табурете, а одна из девушек бинтовала ей руку кухонным полотенцем. От пола поднимался пар; чёрный котёл лежал на боку.

– Говорю вам, они там сидели! – с трудом выговаривала кухарка между всхлипами. – И все извивались и дёргались! До смерти этого не забуду. Прямо вот бултыхались и пищали: «Мама!» Я эти мордахи по гроб жизни запомню! – И кухарка снова зарыдала – бурно, безудержно, того гляди задохнётся. Тиффани поманила к себе ближайшую посудомойку, но та повела себя странно: съёжилась, будто её ударили.

– Послушайте, – промолвила Тиффани, – не объяснит ли мне кто-нибудь, будьте так добры… Зачем тебе ведро? – Этот вопрос был адресован третьей служанке, которая как раз тащила из погреба ведро.

От резкого окрика в придачу ко всеобщему переполоху она выронила ношу, и по всему полу разлетелись осколки льда. Тиффани набрала в грудь побольше воздуха.

– Дамы, к ожогу лёд не прикладывают, пусть на первый взгляд это и кажется разумным. Остудите немного чая – не до конца, пусть останется чуть тёплым, – и сделайте примочку на руку, на четверть часа самое малое. Всё поняли? Отлично. А теперь рассказывайте, что случилось!

– Там кишмя кишели лягушки! – завизжала кухарка. – Я пудинги варить поставила, открываю, а там лягушата, и все пищат: «Мама, мама!» А я говорила, я говорила всем и каждому! Свадьба и похороны под одной крышей – это к несчастью! Это всё чёрное ведьмовство, вот что это такое! – Женщина охнула и зажала себе рот здоровой рукой.

Тиффани не изменилась в лице. Она заглянула в котёл, осмотрела пол. Лягушек – ни следа, зато на дне котла обнаружились два громадных пудинга, завёрнутые в холст и ещё горячие. Тиффани достала их и переложила на стол, непроизвольно отмечая, что посудомойки от них так и шарахнулись.