Терри Пратчетт - Платье цвета полуночи [litres]

– Конечно, нет, Брайан, и я полагаю и надеюсь, что и ты не попытаешься доставить лишних неприятностей мне.

Сержант зажмурился и простонал:

– Ты что-то замышляешь, верно? Я так и знал!

– Я тебе так скажу, – объявила Тиффани, прислоняясь к решётке. – Как ты думаешь, велика ли вероятность, что я просижу в камере всю ночь?

Брайан похлопал себя по карману.

– Не забывай, что ключи у… – Лицо его жалко сморщилось, точно мордочка щенка, получившего строгий выговор. – Ты влезла ко мне в карман! – Сержант умоляюще воззрился на узницу, точно щенок, ожидающий чего-то похуже выговора.

К благоговейному изумлению сержанта, Тиффани с улыбкой снова протянула ему ключи.

– Ты ведь не думаешь, что ведьме нужен ключ? И я тебе обещаю, что вернусь к семи утра. Надеюсь, ты согласишься, что в сложившихся обстоятельствах это очень даже выгодная сделка, тем более что я выкрою время сменить повязку на ноге твоей матушки.

Выражение его лица было достаточно красноречивым. Брайан благодарно схватил ключи.

– Наверное, нет смысла спрашивать, как ты отсюда выберешься? – с надеждой поинтересовался он.

– Думаю, в сложившихся обстоятельствах тебе не следует задавать таких вопросов, верно, сержант?

Брайан замялся и тут же улыбнулся.

– Спасибо, что подумала про ногу моей мамы, – поблагодарил он. – А то она малость распухла да покраснела.

Тиффани вдохнула поглубже.

– Беда в том, Брайан, что о больной ноге твоей мамы думаем только ты да я. Там, снаружи, ждут старики, которым нужно помочь принять ванну. Нужно готовить пилюли и настойки и отвозить их людям в самые что ни на есть медвежьи углы. Вот взять господина Прыгги: он еле ходит, если я не разотру его мазью. – Тиффани вытащила на свет свой дневник, весь перевязанный верёвочками и резинками, и помахала им перед самым носом сержанта. – Здесь у меня расписаны разные неотложные дела, я ведь ведьма. Если я ими не займусь, то кто займётся? Молодой госпоже Троллоп вот-вот подойдёт срок, а она носит двойню, я уверена, я слышу, как бьются два крохотных сердца. А ведь у неё первые роды. Она и без того перепугана до смерти, а единственная повитуха живёт в десяти милях отсюда и, что греха таить, немного близорука и в придачу забывчива. Ты, Брайан, человек военный. А военные – люди изобретательные. Так что, когда бедная роженица попросит о помощи, ты ведь будешь знать, что делать, – я в тебя верю.

Тиффани с удовольствием отметила, что сержант побелел как полотно. Не успел он пробормотать ответ, как она уже продолжила:

– Понимаешь, я-то никому помочь не смогу, потому что злая ведьма должна сидеть под замком, а не то, чего доброго, прялку заколдует! Сидеть под замком – и всё из-за глупой сказки! А беда в том, что кто-нибудь может и умереть. А если я допущу, чтобы умирали люди, значит, я плохая ведьма. Но получается, я – плохая ведьма в любом случае… Наверное, так и есть, раз ты меня запер в темнице.

На самом деле Тиффани Брайану сочувствовала. Он стал сержантом не для того, чтобы решать подобные проблемы; его тактический опыт требовался главным образом для поимки сбежавшей свиньи. «Могу ли я винить его за то, что он всего-навсего исполняет приказ? – размышляла Тиффани. – В конце концов, молоток же не винят за всё то, что делает плотник. Но ведь у Брайана есть мозги, а у молотка – нет. Может, Брайану пора поучиться ими пользоваться».

Тиффани дождалась, пока стук его сапог затихнет вдали, подтверждая: сержант совершенно правильно рассудил, что нынешним вечером разумнее всего будет держаться от камеры на почтительном расстоянии, а заодно и малость поразмыслить о своём будущем. Кроме того, изо всех щелей уже вылезали Фигли, а уж они-то нутром чувствуют, как не попасться на глаза чужим.

– Не следовало тебе красть ключи у него из кармана, – пожурила Тиффани.

Явор Заядло сплюнул огрызок соломинки.

– Н-ды? Он же тебя запёртать хочет!

– Ну да, но человек-то он неплохой. – Тиффани сознавала: звучит это на редкость глупо, и Явор Заядло, конечно же, тоже это понимает.

– Дыкс ах-ха, точнякс, неплохой человек запёртает тебя, послухав енту фуфыристую старуксу? – прорычал он. – А как насчёт той громаздой мал-малой соплявой малюхи в белых кружавчах? Я уж тумкал, надо под ней сточну канавину рыть.

– Это водярная нимфа была, дыкс? – спросил Туп Вулли, но большинство Фиглей сошлось на том, что девушка сделана изо льда и почему-то начала таять. У самой нижней ступеньки в луже барахталась мышь, пытаясь выплыть на сушу [49].

Почти машинально Тиффани запустила левую руку в карман, вытащила кусок бечёвки и временно набросила его Явору на голову. Снова пошарила в кармане и достала любопытный ключик, найденный на обочине дороги три недели назад, пустой пакетик из-под цветочных семян и камешек с дыркой. Тиффани всегда подбирала камешки с дыркой (считалось, они приносят удачу) и носила их в кармане до тех пор, пока камень не протирал в ткани отверстие и не вываливался наружу – только дырка и оставалась. Для путанки на скорую руку этого вполне хватало, вот только обычно ещё требовалось что-нибудь живое. Жабий обед из жуков и сороконожек давно исчез, главным образом внутри Жаба, так что Тиффани подхватила своего адвоката и осторожно добавила его к сложной конструкции, невзирая на все жабьи угрозы возбудить судебный иск.

– Почему ты Фиглей не используешь? – негодовал Жаб. – Им это даже нравится!

– Да, но тогда в половине случаев путанка указывает на ближайшую пивную. Ну, потерпи немного, ладно?

Пока Тиффани двигала путанку туда-сюда, выискивая подсказку, козы продолжали жевать. Летиция раскаивалась – глубоко, мокро раскаивалась. Что до последней её проговорки, эти слова девушка не осмелилась произнести вслух, но и удержать не успела. А проговорилась она фразой: «Я нечаянно!»

Никто не знает, как работает путанка. Работает – и ладно. Вероятно, она просто заставляет тебя задуматься. Или даёт, на чём остановить глаз, пока ты размышляешь, а размышляла Тиффани вот о чём: «Под этой крышей есть ещё кто-то, наделённый магическим даром». Путанка заходила ходуном, Жаб протестующе пискнул, и сквозь Второй Взгляд заструилась серебристая нить уверенности. Девушка подняла глаза к потолку. Серебристая нить замерцала, и Тиффани поняла: под этой крышей кто-то использует магию. И очень об этом жалеет.

Возможно ли, что вечно бледная, вечно плаксивая, безнадёжно акварельная Летиция на самом деле – ведьма? Это же немыслимо! Ну да что толку гадать, если можно просто пойти и выяснить?

Отрадно было думать, что бароны Меловых холмов за много лет научились хорошо ладить с людьми и напрочь позабыли, как пользоваться подземельем по прямому назначению. Теперь в темнице держали коз, а разница между тюрьмой и козьим хлевом состоит в том, что в хлеву не нужно разводить огня: козы и сами отлично согреются. А вот в тюрьме – нужно, если вы хотите, чтобы вашим узникам было тепло и славно – ну, или если вы от ваших узников не в восторге, вы разводите огонь, чтобы вашим узникам было тепло и скверно. Прямо-таки смертельно жарко. Матушка Болен как-то рассказывала Тиффани, что во времена её детства в подземелье хранились всевозможные жуткие металлические приспособления, предназначенные главным образом для того, чтобы разбирать людей на части, по кусочку зараз. Но подходящего злодея давно не находилось. И, если на то пошло, никто в замке вообще не желал ими пользоваться: ещё палец застрянет, чего доброго, ежели зазеваешься. Так что весь этот хлам отправили в кузню и переплавили на предметы куда более полезные, как, например, лопаты или ножи. Осталась только «железная дева»: в ней хранили репу до тех пор, пока верхняя часть не отваливалась.