Терри Пратчетт - Платье цвета полуночи [litres]

А поскольку никто в замке подземельем особо не интересовался, все напрочь позабыли про дымовую трубу. Вот почему Тиффани подняла глаза и увидела высоко над головой клочок синевы: узник назвал бы его небом, а вот она, как только достаточно стемнеет, собиралась назвать его выходом.

Воспользоваться этим выходом оказалось чуть труднее, чем девушка надеялась. Труба была слишком узкой, чтобы взлететь по ней, сидя на метле. Тиффани пришлось уцепиться за прутья – метла потащила её вверх, а она упиралась в стенки ногами.

Но, по крайней мере, оказавшись на крыше, Тиффани знала, что тут и где. Все дети это знали. Не было в Меловых холмах такого мальчишки, что не нацарапал бы своего имени на свинцовой кровле, с вероятностью рядом с именами своего отца, дедов, прадедов и даже прапрапрадедов – а дальше надписи почти стёрлись под слоем новых.

Весь смысл замка в том, что никто не должен проникнуть внутрь без приглашения, так что единственные окна находились на самом верху, и там же – лучшие комнаты. Роланд давным-давно перебрался в отцовскую спальню: Тиффани об этом знала, потому что помогала ему перетаскивать вещи, когда старый барон наконец-то признал, что слишком болен и взбираться по лестнице ему уже не под силу. Герцогине наверняка отвели просторные гостевые покои на полпути между комнатой Роланда и Девичьей башней – она правда так называлась! – где, скорее всего, спит Летиция. Никто не говорил об этом открытым текстом, но такое размещение гостей означало, что мать невесты обосновалась в комнате между женихом и невестой и, надо думать, неусыпно бдит днём и ночью, прислушиваясь, не случатся ли какие шуры или, чего доброго, муры.

Тиффани тихонько прокралась сквозь мрак и, заслышав шаги на лестнице, затаилась в нише. Это оказалась горничная: она несла кружку на подносе и чуть не расплескала питьё со страху, когда дверь в комнату герцогини резко распахнулась и сама герцогиня свирепо воззрилась на неё – просто проверяя, всё ли в порядке. Горничная двинулась дальше, Тиффани пошла следом, безмолвно и, как это она умела, незримо. Стражник, сидящий у двери, с надеждой поднял глаза на поднос и тут же получил суровую отповедь: ступай, мол, вниз и сам раздобудь себе поужинать. Горничная вошла в комнату, поставила поднос у широкой кровати и ушла, на миг задумавшись, не обманывают ли её глаза.

Казалось, Летиция спит под покровом свежевыпавшего снега. Портило впечатление лишь то, что при ближайшем рассмотрении снег оказался смятыми бумажными платками. Да ещё и использованными к тому же. В Меловых холмах бумажные платки были редкостью, стоили дорого, и, если уж у тебя они есть, вовсе не считалось дурным тоном подсушить их у очага для повторного использования. Отец Тиффани рассказывал, что в детстве ему приходилось сморкаться в мышку, но, наверное, он просто дразнил дочь, она ведь так потешно верещала!

Прямо сейчас Летиция с трубным звуком высморкалась – настоящей леди издавать такие звуки точно не подобает! – и, к удивлению Тиффани, подозрительно оглядела комнату. И даже шепнула: «Эй? Есть здесь кто-нибудь?», но от такого вопроса, если подумать здраво, вообще никакого толку.

Тиффани скользнула поглубже в тень. Ей даже матушку Ветровоск удавалось, если очень повезёт, одурачить; так с какой стати слезливой принцессочке чувствовать её присутствие?

– Я закричу, так и знайте, – предупредила Летиция, озираясь по сторонам. – Под моей дверью дежурит стражник!

– Вообще-то он пошёл вниз ужинать, – сообщила Тиффани, – что я, положа руку на сердце, считаю абсолютно непрофессиональным. Ему следовало дождаться, когда его сменят с дежурства. Но лично мне кажется, что твоя мать больше озабочена их внешним видом, чем тем, что у них в головах. Даже юный Престон, и тот стражничает лучше. Порою и не подозреваешь, что он здесь, рядом, пока он не похлопает тебя по плечу. А ты знаешь, что люди очень редко поднимают крик, пока с ними разговаривают? Сама не понимаю почему. Наверное, потому, что в нас с детства воспитывают вежливость. А если ты прикидываешь, не начать ли кричать сейчас, позволь заметить, что, если бы я замышляла какую-нибудь пакость, так уже сделала бы всё, что хотела, ты не находишь?

На вкус Тиффани пауза слишком затянулась.

– Ты имеешь полное право сердиться, – наконец произнесла Летиция. – Ты ведь сердишься, да?

– Сейчас – нет. Кстати, а ты разве не выпьешь своё молоко, пока оно не остыло?

– Вообще-то я всегда выливаю его в уборную. Я знаю, выбрасывать еду очень дурно и на свете полно бедных детей, которые охотно выпили бы глоточек тёплого молока на ночь, но моего они не заслуживают, потому что мама велит горничным подмешивать в молоко снотворное.

– Зачем? – не веря ушам своим, спросила Тиффани.

– Считает, мне оно на пользу. На самом деле нет. Ты просто не представляешь, каково мне. Всё равно что в тюрьме!

– Думаю, что тюрьму я теперь очень хорошо представляю, – отозвалась Тиффани. Девушка в постели снова начала всхлипывать, и Тиффани шикнула:

– Тише!

– Я не думала, что дойдёт до такого, – каялась Летиция, трубя носом в салфетку, словно в охотничий рог. – Мне просто не хотелось, чтобы Роланд был к тебе так привязан. Ты и вообразить не можешь, каково это – быть мной! Самое большее, что мне дозволяется, – это писать картины, и, если на то пошло, только акварели. И никаких набросков углём!

– Удивительно, – рассеянно отвечала Тиффани. – Роланд когда-то переписывался с дочерью лорда Ахваланга, Йодиной, и она тоже всё время писала акварели. Я ещё думала, может, это наказание такое.

Но Летиция не слушала.

– Тебе-то не приходится целыми днями сидеть и писать акварели, – жаловалась она. – Ты повсюду летаешь! Говоришь людям, что делать, занимаешься разными интересными вещами! Когда я была маленькой, я мечтала стать ведьмой. Но мне не повезло: у меня длинные золотые локоны, бледная кожа и очень богатый отец. Ну куда это годится? Такие девочки ведьмами не бывают!

Тиффани улыбнулась. Они уже близки к правде, теперь главное – дружелюбие и отзывчивость, иначе плотина снова прорвётся и всех затопит.

– А у тебя в детстве была книга волшебных сказок?

Летиция снова высморкалась.

– О да!

– Случайно, не та, где на седьмой странице нарисован ужасно страхолюдный гоблин? Я даже зажмуривалась, когда до этой страницы долистывала.

– Я его зарисовала чёрным карандашом, – шёпотом призналась Летиция, словно, поделившись давним страхом, испытала несказанное облегчение.

– Ты меня невзлюбила. И решила применить против меня магию… – произнесла Тиффани совсем тихо, потому что Летиция казалась очень хрупкой. Девушка пошарила вокруг в поисках нового платка, но рыдания временно иссякли: увы, лишь временно.