Терри Пратчетт - Господин Зима [litres]

– Кивать и улыбаться. Надо просто подождать, пока корова умрёт, всегда говорила госпожа Вероломна. Или, может, раньше умрёт один из спорщиков, – объяснила Тиффани. – Другого выхода нет.

– А потом пришла женщина с больной свиньёй.

– А ты что?

– Я сказала, что не занимаюсь свиньями, но она ударилась в слёзы, так что я попробовала применить универсальную панацею Бранзулетта!

– К свинье?! – ахнула Тиффани.

– Ну, свинская ведьма использует магию, так что не понимаю, почему… – начала Аннаграмма.

– Она-то знает, что делает! – перебила Тиффани.

– Слушай, эта скотина была абсолютно здорова, когда я сняла её с дерева! Её хозяйка совершенно зря так раскричалась! И я не сомневаюсь, что щетина точно отрастёт! Со временем.

– А свинья, случайно, была не крапчатая? – спросила Тиффани. – У её хозяйки ещё глаз косит?

– Да! Кажется, да! А что, это важно?

– Госпожа Повали очень привязана к этому борову, – с упрёком сказала Тиффани. – Она приводит его примерно раз в неделю. Обычно с ним ничего серьёзного, просто лёгкое несварение. Она его перекармливает.

– Да? Ну тогда я ей больше не открою! – твёрдо сказала Аннаграмма.

– Нет, лучше впусти её в дом. На самом деле ей просто одиноко и хочется поговорить.

– У меня найдутся дела поважнее, чем болтать со старухой, которой делать нечего! – возмущённо заявила Аннаграмма.

Тиффани посмотрела на неё в задумчивости. С чего же начать? Первое, что приходит на ум, – постучать её лбом об стол, пока не научится думать головой…

– Слушай очень внимательно, – сказала она. – Я не о себе, её слушай. Мало что в твоей работе приносит так много пользы, как разговоры со словоохотливыми старушками. Ведьмам многое рассказывают. Поэтому слушай, а сама больше помалкивай и думай о том, что тебе говорят и как говорят, и присмотрись к глазам человека, который говорит… Это всё как кусочки мозаики, и только ты можешь сложить их воедино. И тогда ты узнаешь, что люди хотят открыть тебе, а что не хотят, узнаешь даже то, что они скрывают ото всех. За этим мы и ходим по домам. И ты будешь ходить, пока не станешь частью мира этих людей.

– И всё это для того, чтобы получить власть над толпой тупых крестьян?

Тиффани резко развернулась и пнула ножку стула с такой силой, что она переломилась. Аннаграмма торопливо попятилась:

– Почему ты это сделала?

– Ты умная. Догадайся.

– Ой, я забыла… Твой отец – пастух…

– Молодец. Вспомнила-таки. – Тиффани помолчала. Уверенность крепла в ней стараниями Дальнего Умысла. Она вдруг всё поняла про Аннаграмму. – А кто твой отец? – спросила она.

– Что? – Аннаграмма привычно расправила плечи и задрала нос. – О, он землевладелец. У него несколько ферм…

– Врёшь!

– Ну, точнее, он как бы фермер… – промямлила девица уже менее уверенно.

– Врёшь!

Аннаграмма попятилась:

– Да как ты смеешь говорить со мной в таком…

– Как ты смеешь не говорить мне правды!

В повисшей тишине Тиффани слышала всё: треск остывающих поленьев в печи, шорох мышей в подвале, собственное дыхание, оглушительное, как рёв прибоя…

– Он работник на ферме, ясно? – выпалила Аннаграмма и сама опешила от своих слов. – У нас нет земли, даже дом нам не принадлежит. Вот тебе правда. Теперь ты счастлива?

– Нет. Но всё равно спасибо, – сказала Тиффани.

– Ты всем расскажешь, да?

– Нет. Это не имеет значения. Но пойми кое-что. Матушка Ветровоск хочет, чтобы ты не справилась. Против тебя лично она ничего не имеет… точнее, имеет, но не больше, чем против всех остальных, – поправилась Тиффани. – Ей просто нужно, чтобы все увидели: если ведьма будет делать всё так, как учит госпожа Увёртка, ничего хорошего не выйдет. Матушка – она такая. Она ведь тебе слова худого не сказала и позволила получить то, что ты хотела. Это как в сказке. Известно ведь, если в сказке кто-то получает точно то, о чём мечтал, жди беды. Ты хотела дом. И теперь ты опозоришься.

– Мне просто нужен ещё день-другой, чтобы разобраться…

– Зачем? Ты ведьма, у тебя есть дом и удел. Для тебя в этом не должно быть ничего сложного. Зачем было браться, если оно тебе не по силам?

– Для тебя в этом не должно быть ничего сложного, маленькая пастушка. Зачем было браться, если оно тебе не по силам?

– Так ты не поможешь мне? – Аннаграмма сердито уставилась на Тиффани, и вдруг её взгляд смягчился, что было совсем на неё не похоже. – Эй, с тобой всё хорошо?

Тиффани моргнула. Когда твой собственный голос эхом отдаётся у тебя в голове, приятного мало.

– Слушай, у меня и без тебя работы полно, – промямлила она. – Может, другие девочки… тебя выручат?

– Не хочу, чтобы они знали! – Лицо Аннаграммы перекосилось от ужаса.

Колдовать она умеет, подумала Тиффани. Просто в ведьмовском ремесле ничего не смыслит. Она наломает дров. И сломает жизни людей.

Тиффани сдалась.

– Ладно, может, я смогу выкроить немного времени. В Тир-Ньян-Ягг не так уж много работы по дому. И я всё объясню остальным. Они должны знать правду. Возможно, они согласятся помочь. Ты быстро учишься. Наверное, за неделю-другую хотя бы основы осилишь.

Тиффани наблюдала за Аннаграммой. Эта девица ещё и раздумывает, соглашаться ли! Всё равно как если бы она тонула, ей бросили верёвку, а она стала жаловаться, что цвет неподходящий.

– Ну, если они будут только помогать мне… – сказала наконец Аннаграмма, просветлев лицом.

То, как она умудрялась превратить в своей голове то, что есть, в то, что хочется, вызывало даже некоторое восхищение. Ещё одна сказка, подумала Тиффани. В этом вся Аннаграмма.

– Да, мы будем помогать тебе, – вздохнула Тиффани.

– Может, мы скажем людям, что вы просто учитесь у меня? – с надеждой спросила Аннаграмма.

Говорят, когда чувствуешь, что вот-вот сорвёшься, – досчитай до десяти. Но с Аннаграммой десятью не обойдёшься, тут нужны числа побольше – миллион, например.

– Нет, – сказала Тиффани. – Думаю, такого мы говорить не будем. Это тебе надо многому научиться.

Аннаграмма открыла рот, чтобы возразить, но заметила, какое у Тиффани сделалось лицо, и передумала.

– Э-э, да, – пролепетала она. – Конечно. Э-э… спасибо тебе.

А вот это было неожиданно.

– Наверное, девочки согласятся помочь, – произнесла Тиффани. – Если ты сядешь в лужу, о нас тоже станут думать хуже.

И тут, к своему изумлению, она увидела, что Аннаграмма плачет.

– Просто… просто не очень-то верится, что они мне и правда подруги.

– Не люблю я её, – сказала Петулия, стоя по колено в свиньях. – Она зовёт меня свинской ведьмой.

– Но ты ведьма и работаешь со свиньями. Получается, что ты свинская ведьма, – заметила Тиффани из-за порога.

Большой свинарник был полон свиней. Шум стоял почти такой же невыносимый, как запах. Снаружи шёл снег, мелкий, будто пыль.