Ирина Сыромятникова - Проводы империи [litres]

Ухватив листок двумя пальцами и стараясь лишний раз его не тереть, я рванул на поиски Тай’Олаша. Все нужные мне лица по-прежнему торчали под навесом и пили чай, надеюсь, настоянный не на «перьях ангела» (дружелюбно беседующие белые с одной стороны, обожравшиеся до поросячьего визга черные – с другой, и Питер посередине). Я нацелился на старосту и вытянул руку с листком в обвиняющем жесте:

– Видел? Видел это?

Тот невозмутимо кивнул.

– Твои его жевали!!!

– Я знаю.

– Зачем вообще нужно совать в рот такую дрянь?!!

– Рапош подавляет развитие дара.

Это сбило меня с продолжения заготовленной речи. М-да, теперь я знаю, какой компонент зелья-блокиратора является ключевым. Так, попробуем еще раз:

– Мужик, а ты в курсе, что длительное применение таких препаратов по мозгам бьет? Стоит чуть-чуть переборщить, и Источник больше не отзовется!

У черных – точно, не знаю, как это на белых действует.

– В этом весь смысл, – вежливо разъяснил Тай’Олаш. – Подавить развитие дара означает – сделать обращение к Источнику невозможным.

У Ли Хана аж чашка из рук выпала.

Я честно попытался обдумать слова старосты и пришел к выводу, что черная натура опять искажает восприятие мира. Не мог же он сейчас сказать, что они тут волшебников кастрируют? Это даже для И’Са-Орио-Та чересчур.

– Ты… гасишь в детях способность к магии? – Ли Хан медленно поднимался из-за стола.

А, так я все правильно понял!

Улыбка Тай’Олаша стала немного напряженной.

– Друг мой, я два раза назвал вещи своими именами. Мне нужно повторить третий раз лично для тебя?

– Да какой я тебе друг?!! – взвился Ли Хан. Куда подевался робкий белый, передо мной стоял лев, грива – дыбом, в глазах – молнии! – Да ты представляешь, какой вред психике это наносит? Да за такое сжигать надо!!! Что ж ты, мерзавец, тут творишь?!!

Но и Тай’Олаш оказался непрост. С лица старосты ушла улыбка, он стал словно изваяние из мрамора – холоден и невозмутим, и угрозы мага его, похоже, не пугали.

– Ты слишком долго не был дома, Ли. Здесь дар – гарантия пожизненного рабства, и не только для одаренного. С некоторых пор печати для пущей надежности налагаются на всех родственников волшебника. Слугам императора толковать о причинении вреда психике бесполезно, они, как стервятники, набрасываются на любого, в ком заметят хотя бы искру таланта, отрывают детей от родителей, разлучают близких. То, что нас оставили в покое, оплачено этим. – Тай’Олаш продемонстрировал всем мятый листочек.

И Ли Хан сломался. Белый на глазах начал превращаться в глубокого старика, у него затряслись руки, взгляд стал жалким и бессмысленным.

– Но как же… Ведь это – дар божий, свет души. Как можно от него отказаться? Как они смогут после этого жить?

Староста, кажется, устыдился своей резкости, но взять слова назад не мог.

– Я никого не уговариваю, – мягко пояснил он. – Просто объясняю, какой будет эффект. В двенадцать лет человек уже способен делать сознательный выбор, у нас все честно.

До Ридзера и остальных стал доходить смысл сказанного, и рожи у них при этом стали такие… Ну вот, вроде сидишь за столом, улыбаешься шуткам, и вдруг выясняется, что кругом – психи и все всерьез.

Я вздохнул. Ладно, разборки са-ориотцев нас не касаются, но Ли Хан сейчас дуба даст, а нам до Кунг-Харна с его бериллами еще месяц ехать. Эмпатов под рукой нет, Питер – специалист по черным, не по белым, значит, ситуацию опять придется спасать алхимику. Я обошел стол, добрался до Ли Хана, взял его за руку и подпустил в голос те интонации, с которыми утешал Лючика, разбившего в кровь коленки.

– Ну-ну, чего это мы расклеились? Все живы, здоровы, никто не пропал. А насчет души… – Я не удержался и закатил глаза. – Можно подумать, что у пастырей с ней было бы лучше.

Тай’Олаш, следивший за моими манипуляциями со смешанными чувствами, не удержался и кивнул:

– Ты успел посмотреть, во что они превращают наших детей?

Ли Хан отрицательно покачал головой.

– Каждый императорский пастырь должен владеть Лунным Причастием, за свою жизнь ему придется наложить его на тысячи людей, качественно, быстро и не думая о последствиях. Большинство вынуждено постоянно сопровождать изгоняющих в рейдах, присутствовать при темной ворожбе и терпеть выходки колдунов, которых их собственные магические узы доводят до невменяемости. Но больше всего не везет тем, кому приходится иметь дело с еретиками… Выдержать такое давление удается не многим. Да, после двадцати лет службы пастырю разрешается уйти на покой, но большинство отставников умирает в течение полугода… по разным причинам. Хуже то, что некоторые… втягиваются. Они начинают мыслить фразами из Уложения и наслаждаться тем, что делают, понимаешь? Именно такие остаются на службе и определяют политику по отношению ко всем одаренным. Ты все еще считаешь, что мы слишком от многого отказались?

Пока Ли Хан пытался честно обдумать вопрос, Пит решил уточнить на всякий случай:

– Но вы ведь знаете, что происходит сейчас в Са-Орио? Империя погружается в хаос, преданные Императору силы отступили на юг.

– И что это меняет? – пожал плечами Тай’Олаш.

Шаграт одними губами произнес «олух».

Я не выдержал и объяснил в лоб:

– То, что у вас есть время набрать силы. А потом либо отправить вербовщиков к Шороху, либо по-настоящему слинять, да хоть бы и в Ингернику. Морская блокада не будет длиться вечно!

– Если за это время в деревню попадет хотя бы один вербовщик, последствия будут ужасны.

– Сам подумай, кто сюда может попасть? Мосты разрушены, дороги – почти непроходимы. Наберешь пару-тройку учеников, любого подозрительного чужака притравите по-тихому и – в болото. Но лучше сначала расчленить.

Последняя фраза заставила Тай’Олаша поперхнуться, а вот Ли Хана отпустило, он покачал головой и отобрал у меня руку.

– Какой советчик, такой и совет.

– Что я не так сказал?

– В том-то и беда, что все верно, – вздохнул белый. – Это – проблема монопоселений: взгляд на события получается слишком односторонний, что плохо сказывается на свободе выбора. Решения становятся стереотипны, начиная с мелочей и кончая общей стратегией.

Тай’Олаш дернул бровью:

– Ты признаешь, что точка зрения черных – полезна?

– Иногда она просто безальтернативна.

Я с достоинством вернулся на свое место (естественно, остававшееся незанятым) и унес с собой залежавшиеся на этой стороне стола оладьи. Пусть не думают, что судьба посторонних придурков имеет ко мне какое-то отношение.

За оладьи пришлось драться – Ридзер немедленно попытался запустить руку в тарелку. И не потому, что голоден, – инстинкты требовали от него демонстрировать свое главенство за столом. Ишь ты, отец народов! Тайком показал ему дулю.