Холли Рейс - Полночные близнецы [litres]

– Вы были в одном полку с мамой? – беспечным тоном спрашиваю я.

Я знаю, каким должен быть ответ, но хочу, чтобы он мне рассказал об этом.

– Верно. Когда мне дали полк ланселотов, нас было всего четверо.

– Совсем мало, да?

– И в самом деле, это было необычно. Но я не думал, что нам нужен кто-то еще. Мы были блестящей командой. Мидраут тогда командовал гэвейнами, к тому моменту уже несколько лет, и у него был большой полк, так что все уравновешивалось.

– Папа говорил, что мама никогда не доверяла Мидрауту.

– Так и есть. И я тоже, если уж на то пошло. Но многие таны были очарованы им. И ничего тут нет плохого. Он обладает харизмой, и он знал, как пользоваться своим Иммралом, чтобы заставить людей думать так же, как он.

А я думаю, что понимаю, к чему ведет лорд Элленби, и потому пытаюсь отвлечь его.

– На том монументе памяти рыцарей, убитых трейтре, я видела мамину записку к какой-то Эллен. Она тоже была с вами в ланселотах?

Лорд Элленби бросает на меня взгляд, смысла которого я не понимаю.

– Да, – отвечает он. – Эллен Кассел. А почему ты спрашиваешь?

Я вовсе не была склонна рассказывать хоть кому-то о маминых секретных записях, потому что подозревала, что это может оказаться опасным. Я взвешиваю все, потом рассказываю лорду Элленби о мамином дневнике в Итхре и ключе к коду, который Олли нашел в своем шкафчике.

– А, да, – говорит лорд Элленби. – Значит, твоя мать и в Итхре использовала тот код? Она придумала его для нашего полка, так что мы могли оставлять друг для друга тайные послания по всему Аннуну. Весьма несущественные, конечно.

Мне кажется или он слегка нервничал, говоря это? Мы едем дальше в молчании, пересекаем Темзу по мосту, украшенному огнями, – это похоже на паутину, в которой застряли капли росы.

– И о чем те записи твоей матери? – спрашивает лорд Элленби.

– О, ни о чем существенном, – отвечаю я. – Но она много говорит об Эллен.

– Они были очень близки, – подтверждает лорд Элленби. – Они были очень разными, но в дружбе дополняли друг друга.

– Как это понимать?

– Ну, Уна была очень храброй, очень упорной. Всегда добивалась того, чего хотела. Эллен была более осмотрительной. Начать с того, что ей не сразу удалось стать рыцарем. Мы старались помогать ей, и твоя мать больше всех. Однако… потом, под конец, она стала самой бесстрашной из всех нас. Я знаю, что она должна была ввязаться в схватку, когда за ней явился трейтре.

– Вас там не было?

Лорд Элленби качает головой. Я замечаю, что одна его рука сжалась в кулак, и он, говоря, постукивает им по ноге.

– Они вместе с другим рыцарем из ланселотов, Клементом Ригби, отправились проверить сообщение об отравителе в Уайтчепеле. Это вовсе не предполагало какой-то опасности. Но ни один из них не вернулся.

Мне приходит в голову, что есть еще кое-что, насчет чего лорд Элленби может меня успокоить. Проблема в том, что если они с мамой действительно были так близки, как он утверждает, то я могла бы обвинить и его.

– Мы кое-что нашли в маминых записях, – осторожно говорю я. – Она пишет, что была вором и убийцей… или могла стать. Вы знаете, сэр, почему она так написала?

Лицо лорда Элленби затуманивается.

– Она не была убийцей. Никто из нас не был.

– Я не имела в виду…

– Во время нашего патрулирования умер сновидец, – продолжает он. – Ужасно, но это был всего лишь несчастный случай. Уна потом получила взыскание за это, но, на мой взгляд, это было несправедливо. Такое случается иногда, и нам всем приходится жить с чувством вины.

Я замечаю, что он не объяснил ничего насчет воровства, но по его тону понятно, что дальнейшие вопросы недопустимы. Мы уже почти доехали до замка, и мое прежнее легкое настроение теперь окончательно задавлено. Когда перед нами встают башни Тинтагеля, лорд Элленби извиняется и обгоняет меня, чтобы присоединиться к Райфу во главе патруля.

В последующие недели у меня нет времени на то, чтобы как следует обдумать разговор с лордом Элленби, потому что до Остары остается всего несколько месяцев и теперь меня и Олли просят являться в Аннун раньше, чтобы попрактиковаться в Иммрале до начала уроков. Нам с Олли приходится изобретать предлоги, чтобы улечься в постель всего через несколько часов после возвращения из школы. Папа уже начинает поговаривать о том, чтобы показать нас врачу, выяснить, не страдаем ли мы переутомлением, и расстраивается, когда мы с братом в один голос заявляем, что с нами все в полном порядке. Эти несколько часов каждую ночь весьма существенны, потому что, хотя я и знаю теперь, как использовать Иммрал, я продвигаюсь вперед медленно. Мои поездки с бедеверами дают понять, какая скорость мне необходима, чтобы разрушать кошмары, но мне по-прежнему требуется масса времени, чтобы погрузиться в правильное состояние сознания. Я знаю, все надеются, что мы с Олли сможем помочь танам отбить любую атаку Мидраута лучше, чем это было пятнадцать лет назад. Дополнительные укрепления, возведенные после открытия в театре «Глобус», теперь кажутся мне нормальными, и по мере того, как по всему Аннуну обнаруживаются новые календы, возле них просто устанавливают охрану и больше об этом не говорят. Подобный профессионализм как бы противопоставляется тому факту, что сила Мидраута полностью восстановилась, – насколько нам известно, он единственный из живущих, кто обладает способностью сооружать такое количество календ.

Потом в одну из ночей мы останавливаемся во время тренировки в саду, прислушиваясь к крикам харкеров на сторожевой башне. По подъемному мосту бегут вразброд несколько рыцарей-дагонетов. Каждый несет какой-то сверток. Мы с Рамешем переглядываемся перед тем, как поспешить следом за остальными, узнать, что происходит. Когда я подхожу ближе, я понимаю, что эти свертки – на самом деле сновидцы. Некоторые из них так юны, что, похоже, в Итхре едва научились ходить. Самый старший крепко держит трость.

– Что с ними случилось? – спрашивает Рамеш.

Я вытягиваю шею, чтобы рассмотреть, есть ли на них раны. В редких случаях сновидцы попадают в Тинтагель после особенно жутких кошмаров, и тогда их лечат, чтобы раны не имели слишком тяжелых последствий в Итхре, – но я никогда не видела, чтобы пострадавших приносили разом в таком количестве. Потом я замечаю лицо одного из сновидцев – и отшатываюсь. Потому что там, где должен быть рот, видна только кожа.

Аптекари несутся вниз по ступеням навстречу дагонетам, забирают у них сновидцев и быстро уносят в госпитальное крыло. Потом одна из самых юных, одна из немногих, у кого еще остались рты, начинает кричать. И из ее разинутого рта хлещет кровь.

– Он отрезал ей язык, – говорит Феба, отворачиваясь.

Она бледна как мел.