Холли Рейс - Полночные близнецы [litres]

– Почему Дженни устроила тебе это?

Олли хмурится:

– Тебе нужна настоящая причина или что-то такое, что совпадет с твоим уютным убеждением в том, что я – нечто вроде инкарнации самого дьявола?

– Я не…

– Потому, что я спас тебя, – резко бросает Олли.

Это утверждение звучит настолько глупо, что я смеюсь.

– Когда? Когда это ты меня «спас»? Когда обзывал меня ведьмой? – Мой голос взлетает. – Или когда отвел меня в Уонстед-Флэтс, чтобы сжечь заживо?

– Все не должно было зайти так далеко!

– Я провела там связанной несколько часов, а ты просто ушел!

Ощущение предательства вскипает во мне, такое же острое, как в тот самый день.

– Но это я позвонил в полицию, – огрызается Олли.

Я таращусь на него:

– Они говорили, что огонь увидел кто-то из соседей.

– Это был я. Я позвонил анонимно. Но Дженни за лето меня вычислила.

Я ищу какой-то смысл во всем этом.

– Значит, ты просто испугался, что тебя исключат, и хотел спасти собственную шкуру, только и всего. Ты никогда не делаешь ничего такого, что тебе не выгодно.

Олли мрачно смеется:

– Что, в отличие от святой Ферн? Да ты самая эгоистичная особа из всех, кого я знаю! Ты убедила себя, что все вокруг отвратительны и тебе незачем хоть что-то делать для них.

– Я тебе помогла сегодня, разве нет? Я не обязана была это делать!

– Да, и готов поспорить, что ты всю жизнь будешь напоминать мне об этом.

– Так это и есть твое великое наказание?

Я чувствую, как к глазам подступают слезы, но я ведь не расстроена – я в бешенстве!

– С тобой обращаются так же, как со мной обращались пять лет? Большое дело! У тебя есть все твои друзья в Аннуне. И ты по-прежнему папин любимчик. Через несколько лет ты закончишь учебу и начнешь новую жизнь. А у меня навсегда останется вот это! – Я показываю на следы ожогов. – И это будет всем напоминать о том, что со мной случилось.

– А как ты думаешь, почему я никому не говорил, что Дженни буквально каждый день подстерегает меня после занятий? Потому что я знаю , что заслужил это, ясно?

Олли отступает на шаг в сторону, проводя дрожащей рукой по волосам. А потом вдруг оборачивается с внезапным приливом энергии и выгоняет меня из своей комнаты.

– Это ты меня оттолкнула, Ферн. А не я тебя. Тебе это нравится. Если бы ты хотела, ты могла бы наладить отношения с другими, но ты не хочешь. А этот шрам просто дает тебе еще одно оправдание для твоего поведения. Могу поспорить, что это вообще лучшее, что с тобой случилось. Ты хотела, чтобы я тебе грубил, потому что так у тебя есть лучший предлог ненавидеть меня, чем настоящая причина – то, что я просто хорошо приспосабливаюсь. Я легко вписываюсь в группу, а ты – нет, и никогда не вписывалась, и никогда не будешь, и ты никогда мне этого не простишь.

Дверь захлопнулась перед моим носом.

Я провела вечер, изводя себя обвинениями Олли. Я копалась в памяти, вспоминая, когда Олли впервые стал мне грубить, и первым ли он это сделал, и когда между нами возникло расстояние – до того или после? Я всегда прекрасно осознавала разницу между нами, я знала, что мой вид пугает людей и что папа, хотя и пытался это скрыть, испытывал больше привязанности к Олли. Но я же не была из-за этого в претензии к брату, я уверена, что не была. И соседские дети никогда в общем не обращались со мной как с отверженной, но во всех играх в парке мне доставалась роль злодейки. Зловредной ведьмы. Снежной королевы. Безумного альбиноса. Сначала это было весело, но через какое-то время это стало меня раздражать. Как-то раз папа сказал Олли, чтобы тот убедил остальных дать мне роль героя. И другие дети согласились – они бы сделали все, о чем их попросит Олли, как послушные лемминги. Но эта роль совершенно мне не подошла. Мои попытки произносить вдохновляющие речи провалились. Когда я вела всех в атаку на крепость злодея, моя группа растеряла строй, рассыпалась, дело кончилось проигрышем. И после этого мне просто легче было оставаться злодейкой. Это была моя роль.

В наш первый день в средней школе мы с Олли вошли туда, крепко держась за руки. Я это помню, потому что на стене в коридоре до сих пор висит сделанный папой снимок: я отвернулась от объектива, мой небесно-голубой плащ развевается на ветру. Олли весело улыбается папе, как бы говоря: «Мы отлично проведем время». Но то был последний день, когда я чувствовала себя по-настоящему счастливой.

Вечером, сидя одна в своей комнате, я позволила себе признать то, что отрицала долгие годы.

Мне нужен Олли.

Но куда горше то, что я начала осознавать: расстояние между нами, пожалуй, в конце концов было создано не одним только моим братом. Да, он отдалялся от меня, но на каждый его шаг я отвечала прыжком в противоположном направлении. Я защищалась, но, возможно, воздвигнутая мной стена была слишком высокой, слишком широкой. Возможно, мне следовало дать Олли хоть какой-то шанс…

Когда я вошла в Тинтагель и впервые после нашей ссоры увидела брата, я мгновенно заметила, что между нами что-то изменилось. В конюшне он молча придержал поводья Лэм, когда я садилась в седло. Если Олли болтал с кем-то, когда нам объясняли что-то важное, я хлопала его по ноге своим ятаганом, вместо того чтобы наслаждаться тем, как он путается, когда учитель задает ему вопрос.

Давнее чувство обиды начало таять. Мы поняли… нет, я теперь понимаю лучше, что на самом деле происходило весь прошлый год. Каждый раз, когда Олли возвращался домой поздно, грязный и озлобленный, это было не потому, что он развлекался с Дженни и ее бандой, а потому, что они издевались над ним. Я вела себя легкомысленно, но ведь на самом деле никто лучше меня не знает, каково это – когда твои лучшие друзья восстают против тебя. Я начинаю видеть, что Аннун для Олли – такой же способ бегства из Итхра, как и для меня. Аннун защищает нас обоих, каждого на свой лад, а мы завидуем друг другу из-за той роли, которую играет здесь каждый, потому что хотим иметь все это только для себя.

Но понимание не повернет время вспять. Мы уже не можем вернуться к прежней дружбе, той, что была давным-давно. Но мы можем выстроить нечто новое – скорее официальное, чем дружеское. Олли может быть пусть не товарищем, но ровней. Поэтому, когда мисс Ди велит нам однажды ночью следовать за ней, мы киваем друг другу, как коллеги, идущие на некую важную встречу.

– Вас хочет видеть лорд Элленби, – говорит мисс Ди, ведя нас через аптекарский огород и мимо конюшен.

Лэм щиплет траву рядом с конюшней и тут же торопится ко мне.

– Прости, девочка, – говорю я ей. – Не могу задерживаться.

Лэм выглядит расстроенной тем, что ее внимание не вознаграждается морковкой или хотя бы почесыванием. Мисс Ди ведет нас дальше, пока мы наконец не останавливаемся под окном кабинета лорда Элленби, и стучит по стене. Я не знаю, почему я удивлена тому, что камни раздвигаются, открывая тайную дверь. Тинтагель не был бы настоящим замком, не будь в нем несколько потайных входов.