Холли Рейс - Полночные близнецы [litres]

Мы следуем за приколотыми к стене записками в мою спальню. Странно, что здесь нет кровати и не видно груды моей одежды, красок и рисунков. Большой стол стоит сбоку от окна, а не прямо под окном. На нем красуются чаши и вазы, в каждой из них – орхидея, любимый цветок мамы. Я сдвигаю вазы в сторону, чтобы осмотреть занавеску – ту самую, что украшала комнату тогда, когда родились мы с Олли. Так и есть, один уголок оторван. Я достаю из кармана лоскуток, извлеченный из восковой печати, и прикладываю к занавеске. Подходит.

– Смотри, – говорит Олли и показывает мне палочку красного воска, коробку спичек, несколько ручек и стопку бумаги в одном из ящиков стола.

– Зачем бы ей прятать все в коридоре и при этом оставлять все на виду здесь? – пытаюсь понять я.

– Здесь что-то есть, – говорит Олли. – Я чувствую, только увидеть никак не могу.

– Значит, оно спрятано за чем-то другим, – говорю я. – Проверь стены, а я проверю пол и потолок, хорошо?

Мы методично осматриваем комнату. Олли простукивает стены через равные промежутки, а я ползаю по комнате на коленках, изучая доски пола. Ну же, мама! Ты нам нужна!

– Да! – вскрикивает Олли.

И в то же самое мгновение я восклицаю:

– Ага!

Пока Олли отрывает обои в нужном месте, я пытаюсь поднять не прибитую доску пола.

– Есть что-то? – спрашиваю я.

И, ожидая ответа, продолжаю сражение с доской. Ответа нет, и я оглядываюсь. Олли смотрит в дыру в стене – это потайная полка, куда глубже, чем позволила бы толщина штукатурки. Олли смотрит на меня:

– Пусто. А у тебя?

Я наконец побеждаю доску пола.

– Видишь, я не просто симпатичное личико, – усмехаюсь я.

Олли подходит, и мы смотрим в углубление в полу – там стоят две коробки, обе битком набитые бумагами, исписанными аккуратным, остроконечным маминым почерком.

Обратная дорога в Тинтагель кажется нам бесконечной. Я чрезвычайно остро ощущаю мамины бумаги, лежащие в седельных сумках на боках Лэм, сумки мягко касаются моих лодыжек. Лорд Элленби сияет, когда видит нашу находку, и сам тут же с жадностью перелистывает бумаги, прежде чем вернуть их нам.

Несколько следующих ночей мы систематически изучаем мамины записи, между тренировками. Иногда к нам присоединяются несколько рееви, по приказу лорда Элленби, и еще Феба и Рамеш часто задерживаются допоздна, чтобы помочь Олли, а мы с Самсоном читаем подряд нашу часть, – хотя, вообще-то, мы с братом никого не просили о помощи. Их присутствие раздражает меня так же, как сначала раздражали рееви. Я почему-то уверена, что маме не понравилось бы, что ее записки читают совершенно посторонние люди. Все это – чисто семейное дело. Но внимательность Фебы и энергия Рамеша быстро становятся бесценными для поддержания нашего духа, потому что очень скоро мы понимаем, что мама не говорит здесь о Мидрауте больше, чем уже говорила танам пятнадцать лет назад.

Но от этого ее записки не становятся менее захватывающими.

Здесь много исследований о короле Артуре, и все они куда более подробные, чем те основы, которым нас учили на уроках. Я погружаюсь в истории о легендарных мечах и о том, как Гвиневра [22] Гвиневра – супруга короля Артура. и Ланселот действовали вместе, чтобы подавить короля Артура, когда он пытался уничтожить Аннун, точно так же как сейчас пытается Мидраут. Но мама, к сожалению, не смогла узнать достаточно много о том, как конкретно они его свалили. Она просто касается этой темы, рассказывая о поисках святого Грааля.

Самсон находит целую стопку листов с записками о морриганах и задерживается надолго после своей смены, чтобы дочитать их.

– Ваша мама была потрясающе умна, вы ведь это знаете, да? – говорит он, закончив чтение. И показывает нам лист, покрытый диаграммами. – Я не так уж глуп, но я годами изучал то, как можно извлечь пользу из морриганов, а она просто изложила одну из моих лучших теорий в одном-единственном абзаце.

– А что у тебя за теория? – спрашивает Феба, отрываясь от своей стопки листов.

– Ох, я всегда пытался понять, можно ли с помощью морриганов извлечь нечто большее, чем просто плохие воспоминания.

– О чем это ты? – спрашивает Рамеш.

– Ну, мы используем морриганов, чтобы изгнать специфические воспоминания и эмоции, которые обладают отравляющей силой. Но если мы можем делать это, то разве мы не могли бы просто удалить полностью чувство ненависти к себе?

– Действительно хорошая идея, – тихо говорит Олли.

– Вот и нет, – возражает Самсон, перебирая мамины записи. – Вот здесь говорится, что она изучала это и считает слишком опасным. «Мои исследования лишь подтвердили, что страх – коренная составляющая любого нормального существа, не просто необходимая, но благотворная для уравновешенного ума» . – Самсон смотрит на нас. – Понимаете? Мне бы самому до этого додуматься, но… ну да, иногда простое решение выглядит таким соблазнительным, правда?

– Но слишком сильный страх заставляет нас каменеть, даже более того, мы уже не люди, – возражаю я.

Олли бросает на меня быстрый взгляд.

– Это ты сама додумалась? – восхищенно спрашивает Самсон.

– Нет, – уклончиво отвечаю я, – об этом мама тоже писала.

– Я же говорю, потрясающе умна.

Но умна или нет, а мне невольно хочется, чтобы мама сосредоточила свои усилия не столько на морриганах, сколько на том, кто все-таки убил ее друзей. Особенно несколько дней спустя, когда, уходя из школы, я слышу, как Лотти снова говорит своим дружкам, уже более настойчиво, чтобы они не ходили этим вечером на выступление ее отца. Они неохотно соглашаются, но меня убедить не так просто. Я хочу увидеть Мидраута во плоти. Я хочу иметь возможность схватить его поклонников за плечи и трясти, пока они не поймут, что именно он с ними делает.

Подходя к Трафальгарской площади, я попадаю в поток людей, которые толкаются, подыскивая местечко получше. Событие было озаглавлено так: «Ваши будущие вожди: живые, честные и во плоти!» Но ясно, что нет абсолютно ничего честного в нескольких первых политиках, заставляющих толпу скучать своими рассуждениями об образовании и уравновешенном бюджете и о том, что они совершенно такие же , как мы, потому что ходят в супермаркеты. Я уже готова сдаться и отправиться домой, когда экран за самодельными подмостками мигает, сообщая о следующем ораторе. На нем появляется черный круг, в нем на белом фоне буква «V». В последний раз я видела этот символ на крепости Себастьяна Мидраута в Аннуне.

Толпа оживляется. Люди в черно-белой одежде стараются пробиться поближе к подмосткам, и меня невольно увлекает вслед за ними. Я стараюсь выбраться обратно, но меня лишь проталкивают глубже в толпу, и я наконец оказываюсь прямо перед помостом. Толпа бурлит, но сразу затихает, когда на возвышение поднимается Мидраут и отодвигает в сторону микрофон.