Ричард Бэккер - Великая Ордалия [litres]

Такова была сцена, посреди которой прославленный Фанайал аб Каскамандри обозревал собственную судьбу.

– Не-е-ет! – кричал он, обращаясь к распростертому на ложе телу.

Два ятагана Фаминрии на черно-золотом знамени его народа и его веры были сброшены на пол и в полном пренебрежении стелились под ноги еще одним ковром. Белый конь на золотой ткани, знаменитый стяг койаури, которым Фанайал пользовался как личным штандартом, свисал с древка потрепанным и обгоревшим – в той самой битве, где пал Меппа.

Маловеби уже слышал негромкие голоса диких фанайаловых пустынных кочевников, бормотавших и перешептывавшихся между собой. Они говорили, что дело это совершила шлюха-императрица. Женщина кусифры сразила последнего кишаурим.

– Что они скажут? – со своего дивана проворковала ятверская ведьма, не отводившая глаз от падираджи. – Насколько ты можешь доверять им?

– Придержи свой язык, – буркнул Фанайал, неловко, словно повиснув на каких-то крюках, склонившийся над павшим кишаурим. Падираджа поставил все на человека, умиравшего сейчас на шелковых покрывалах, – все милости, которые даровал ему его Бог.

Неясным пока оставалось лишь то, что случится потом.

Маловеби был знаком в Зеуме с подобными Фанайалу душами, полагавшимися скорее на предметы незримые, чем на видимые, творившими идолов по своему невежеству, дабы возжелать и назвать своими те пустяки, которыми почему-то стремились обладать. С самого начала своего восстания – уже больше двух десятков лет! – Фанайал аб Каскамандри противостоял Анасуримбору Келлхусу. Муж не может не мерить себя мерой своего врага, и аспект-император в любом случае был соперником никак не менее чем… внушительным. И Фанайал подавал себя в качестве священного противника, избранного героя, назначенного судьбой стать убийцей жуткого кусифры, Света Ослепительного, демона, переломившего хребет собственной веры и собственного народа. Фанайал поставил перед собой цель, которой можно было добиться только с помощью удивительной силы его Водоноса.

Невзирая на его тщеславие, старший сын Каскамандри и в самом деле оказался вдохновенным вождем. Однако Меппа был его чудом, Второй Негоциант понимал это. Последний кишаурим. Без него Фанайал и его пустынное воинство едва ли было способно на нечто большее, чем осыпать ругательствами циклопические стены, защищавшие его врагов, императорских заудуньяни. Это Меппа покорил Иотию, а не Фанайал. Воинственный сын Каскамандри мог взять штурмом лишь не защищенный стенами город.

Оставшись без Меппы, Фанайал не мог надеяться, что ему удастся захватить столицу империи. И теперь попал в западню, расставленную ему фактами и честолюбием. Чудовищные черные стены Момемна были неприступны. Он мог торчать возле них, однако прибрежный город нельзя принудить голодом к капитуляции. А сельский край становился все более и более враждебным. При всех своих горестях нансурцы не забыли выпестованную поколениями ненависть к кианцам. Даже пропитание его пестрой армии давалось Фанайалу трудом все бо́льшим и кровавым. Неизбежно росло число дезертиров, особенно среди кхиргви. И если императрица созывала колонны и перемещала их, войско фаним неумолимо сокращалось. Возможно, Фанайал еще мог одержать в открытом поле победу над армией императорских заудуньяни. Впрочем, самопожертвование Меппы стало причиной смерти внушающего почтение Саксиса Антирула; однако всегда найдется какой-нибудь дурак, который возглавит имперские силы вместо экзальт-генерала. Так что падираджа-разбойник еще мог сотворить вместе с остатками своего пустынного воинства очередную чудесную победу из тех, что прославили его предков.

Но к чему она, если великие города Нансурии останутся закрытыми для него?

Ситуация просто не могла оказаться худшей, и Маловеби про себя хмыкал, оценивая ее. Польза от фаним заключалась только в их способности бросить вызов империи. То есть без Меппы Высокий и Священный Зеум более не нуждался в Фанайале аб Каскамандри.

Без Меппы Маловеби мог отправляться домой.

Он был свободен. Он долго приглядывал за ростом этой раковой опухоли. Настало время забыть об этих надменных и жалких дурнях – и начать обдумывать свою месть Ликаро!

– Твои гранды считают тебя отважным… – проворковала Псатма Наннафери. С присущей опийному хмелю непринужденностью она раскинулась на диване, одна только шелковая накидка укрывала ее нижнюю рубашку, и ничего более. – Но теперь они увидят.

Фанайал мозолистой рукой стер с лица грязь своей скорби.

– Заткнись!

Скрежет, от которого стыла кровь, по коже шли мурашки, сулящие увечья.

Ятверская ведьма зашлась в хохоте.

«Да… – решил Маловеби. – Пора уходить».

Ибо явилась Жуткая Матерь!

Однако он не пошевелился. Порог шатра был не более чем в трех шагах за его спиной – он не сомневался, что сумеет ускользнуть незамеченным. Люди, подобные Фанайалу, редко прощают наглецов, посмевших стать свидетелями их слабости или ханжества. Они также имеют склонность карать за мелкие проступки как за смертные грехи. И как сын жестокого отца, Маловеби владел умением присутствовать, но оставаться как бы невидимым.

– Да-а-а… – ворковала ятверианка с ленивым пренебрежением в голосе. – Добрая Удача прячет многие вещи… многие слабости…

Она была права. Теперь, когда счетные палочки наконец предали его, то, что раньше казалось вдохновенной отвагой, соединенной с тонким расчетом, превратилось в откровенное безрассудство. Но зачем ей говорить подобные вещи? Да, зачем вообще говорить правду тогда, когда она может оказаться всего лишь провокацией?

Однако подобное было неразрывно связано со всеми махинациями Сотни: выгода никогда не оказывалась очевидной.

В отличие от безумия.

Да! Пора уходить.

Он мог бы воспользоваться одним из своих Напевов, чтобы исчезнуть в ночи, начав долгий путь домой.

– Идолопоклонница! Шлюха! – завопил Фанайал, брызгая слюной на неподвижного Меппу, выдавая тем самым, как понял Маловеби, степень охватившего его ужаса, потому что падираджа предпочел изливать ярость в пространство перед собой, не рискуя обратиться лицом к злобной искусительнице. – Твоих рук дело! Твоих, ведьма! Единый Бог наказывает меня! Карает за то, что я впустил тебя на свое ложе!

Маловеби от неожиданности вздрогнул: таким сильным было противоречие между соблазнительным видом и жестким, старушечьим смехом. Даже в окутанном сумраком шатре Фанайала она казалась освещенной, извлеченной из ледяных вод, пресной и безвкусной для бытия… и такой чистой.

– Тогда прикажи сжечь меня! – воскликнула она. – Этот обычай фаним хотя бы разделяют с айнрити! Они вечно сжигают Дающих!