Катя Аникина - Вестники Весны. Мифы двенадцати миров

Дэйкири, склонив голову, молча тянула свою оглоблю. Закутанная в капюшон, она делала вид, что не слышит меня.

– Я спросил, далеко ли…

– Да я слышала! – оборвала Дэйкири. – Доехали бы недели за три. Но с нашей скоростью, верно, больше месяца кандыбать.

Ответ её звучал раздражённо, будто это из-за меня нам пришлось тащиться пешком. Я-то был уверен, что все проблемы начались ещё в деревне, в тот момент, когда дикарка села в нашу телегу, поэтому возмущённо бросил оглоблю и встал, скрестив руки.

– А за каким синим бесом ты грохнула братцев?

Почувствовав, что я не тяну телегу, она тоже остановилась и развернула ко мне всё ещё исчерченное багровыми линиями лицо. Звериный оскал исказил её рот.

– Не твоё дело.

Я сжал челюсти, не собираясь продолжать путь без адекватных объяснений.

Дэйкири выдохнула облако пара и процедила сквозь зубы:

– Великая жертва и злто.

– Чего? Я не понял, ты говоришь, будто у тебя полный рот мышей.

– Мне нужно всё золото, которое ты обещал, понял? – прорычала Дэйкири.

Я едва сдержался, чтобы не отшатнуться от неё, но устоял и спросил:

– Но разве тебе не придётся разделить добычу со своими э-э-э… соплеменниками?

– Я не вернусь в Меркитасиху, – ответила Дэйкири и махнула мне, мол, поехали.

От услышанного я так обалдел, что беспрекословно подобрал оглоблю, и мы пошли вперёд.

Нас окружала белая тишина. Рядом вспорхнула зимняя птица, и с ветки посыпались гроздья снега. Руки в варежках ныли, стёртые об оглоблю телеги. Скоро вздуются пузыри мозолей. Шли молча, а я всё обдумывал её слова. Вот же алчная бабёнка!

– Зачем тебе столько денег? Разве стоят жизни людей этого несчастного золота?– я не удержался и через несколько минут снова привлёк внимание дикарки.

– Хочу другую жизнь. Свободную. Без мужей и кухни.

После этого откровения она поджала губы и ссутулилась.

– Что, думаешь теперь, я плохая?

Я не успел ответить, а Дэйкири, будто оправдываясь, заговорила быстрее:

– Эра благословил меня! А кузены… Сами виноваты. Слабаки.

«Ты сумасшедшая, на мой взгляд, вместе со своим Эрой». – Я мысленно скрипнул зубами от досады, но вслух сказал другое:

– А ты не могла позже их убить? Чтобы мы подальше на телеге уехали?

– Я же не знала, что Лилёк сопрёт нашего осла.

Ну и дура!

– При братьях она бы не посмела. Твоя алчность погубит нас обоих в этом проклятом лесу.

Как я ненавидел её в тот момент! Можно было спокойно ехать в телеге. С живыми, здоровыми братьями. Так нет же! Ей понадобились деньги, которых даже не существует!

– Может, и украла бы! Откуда тебе знать? Мы бы всё ещё ехали в телеге, если бы ты не упросил взять девчонку с собой!

На этом наш спор прервался. Злые и недовольные друг другом, мы переставляли ноги по белой изнуряющей дороге.

Мысль о том, что я остался наедине с чокнутой убийцей и мужененавистницей, из-за денег не пожалевшей даже братьев, навевала всё большее беспокойство. Нужно при первой возможности бежать от неё как можно быстрее и дальше.

Прошло нескольких часов, и мы вышли на широкий тракт, спускавшийся вдоль реки. Дорога, по-видимому, часто использовалась и была наезжена. По накатанному снегу колёса телеги покатились бодрее, не застревая и не натыкаясь на корни деревьев.

Однако едва мы приноровились к быстрому темпу, Дэйкири резко остановилась, и от её движения телегу повело в сторону.

– Что? – Я завертелся, соображая, в чём дело.

Дэйкири вытянула руку, заставляя меня заткнуться. Сняла капюшон и принюхалась.

Сначала я увидел клубящийся на дороге снег, а затем вдали яркими лепестками запестрели цветные повозки.

– Кто бы там ни ехал, помалкивай, – приказала Дэйкири и, опустив на землю свою оглоблю, вытащила из телеги копьё.

– Может, они просто проедут мимо?

Дэйкири наморщила нос.

– Чтецкие сквелихаски.

Повозки приближались, и я уже мог различить, что запряжены они огромными медведеподобными псами. Это, похоже, и были сквелихаски. Пять собак трусили по заснеженной дороге, и каждая с лёгкостью тянула за собой фургончик.

Одна из повозок вырвалась вперёд, обогнала нашу телегу и перегородила дорогу.

Полуседой мужичок, сидевший на козлах, улыбался золотыми зубами, разглядывая нас. Ещё два фургона замерли по бокам, и два остановились за спинами, отрезая нам путь со всех сторон. Я обеспокоено покосился на Дэйкири. Она сжимала копьё в руках и всем видом показывала, что нас лучше не трогать.

– Чтимы близнецы, – обратился к нам мужичок с первого фургона, приподнимая широкополую шляпу.

Говорил он на ярском. То есть на языке, который я в общих чертах понимал.

– Куда путь держите, парни? Кто такие будете? – встрял в разговор другой погонщик из правого фургона.

Дэйкири раздувала ноздри, соображая, что ответить.

– Мы из Меркитасихи едем вниз по реке, – наконец пробормотала она.

Правый погонщик хохотнул, и бубенчики, пришитые к полям его шляпы, зазвенели в такт.

– На реке Меркитасихе каждая вторая деревня с таким названием, – седой погонщик с первого фургона пояснил нам веселье своего товарища. – Мальчик, ты копьецо-то убери, мы нападать не будем, – примиряюще добавил он. – Вы слышащие, с гор? Из какого племени? Не на продажу ли телегу везёте?

Как можно было растрёпанную Дэйкири принять за мальчика, я понять не мог. Но, вероятно, виной тому были её кровавый раскрас и общий агрессивный видок.

– Мы ийрат чёрной лисы, а кто спрашивает? – Дэйкири и не собиралась опускать оружие.

– Я хан Погрымыть. Торговцы мы, из рода чтецов, путь держим в Прополис. Не хотите ли показать нам свой товар? А то без ездовой вам долго по дороге-то идти придётся. – Пожилой погонщик блестел золотыми клыками и увещевал нас ласковым, что приторный жжёный сахар, голосом. – А мы бы купили. И вам выгода – время не потеряете, и нам приятно.

Всё же его речь меня немного успокоила. Я расслабился и выдохнул. Во всяком случае, грабить и убивать нас пока не собирались.

У Дэйкири заблестели глазёнки, ей понравилось предложение торговцев, но она выдвинула своё:

– Подбросьте нас до Трутнёвки и можете забирать всю телегу за-а-а… двадцать золотых.

Погонщики переглянулись. Из остановившихся фургонов начали выглядывать любопытные лица их обитателей.

Седой хан поманил правого погонщика и тихо заговорил с ним о чём-то. С острого лица его собеседника не сходила ухмылка, а бубенчики весело звенели, когда он наклонял голову. Лисье лицо его и шляпа вызывали ассоциации с каким-то театром. Артист? Или нет, даже лучше называть его Шут?

Хан знаком руки показал, чтобы мы ждали, а Шут оглянулся и позвал кого-то из своего фургона. В ту же секунду дверца за ним открылась, и из-за неё выглянула светленькая мордашка с круглыми любопытными глазами. Девочка поправила шляпу и, прикрыв дверь, встала за спиной погонщика.