Яна Вуд - По тропам волшебных лесов

– И она будет жить? – с надеждой спросила Лахта.

Ашша кивнула.

– Пастыри делают это испокон веков, – она вскинула палец. – Но только с чистыми помыслами, только над смертельно больным и только по своей воле. А иначе ничего не выйдет, – Ашша загадочно улыбнулась. – В стародавние времена, когда меж миром людей и миром волшебным еще теплился огонек дружбы, такие люди иногда появлялись. Мы, пастыри, звали их Фэй-Чар , что на вашем означает «истинное волшебство». Люди и прочие существа называли их просто – Чары .

Внезапно, она посерьезнела.

– Бывало и так, что пастыри терпели неудачу. Никто не знает, отчего. Быть может, некоторые люди были просто не готовы вернуться. Но другого способа помочь твоей дочери я не ведаю.

– Этому не бывать! – вдруг хором рявкнули Шарши и Борхольд, смерив друг друга мрачными взглядами.

– Не стану я передавать нашу силу человечке! – отрезал пастырь. – Ты что, уже позабыла, Ашша, что сотворил Фэй-Чар по имени Дорг Лютый? Возомнил, что он лучше других и развязал Кровавую войну . С тех пор мы, пастыри, зареклись таким способом людей исцелять, – он гневно взмахнул рукой. – Конечно, многие люди и существа уже и не вспоминают об этом. А Дорга Лютого и Фэй-Чар считают не более чем сказочной выдумкой. Но мы-то знаем, как оно было на самом деле. Свыше тысячи лет пастыри Запредельных земель оставались верны данному слову, и я не намерен его нарушать!

Ашша приготовилась отвечать, но Борхольд ее опередил.

– До воителя этого мне дела нет. А чтоб внучка моя как вы стала, – да я скорее умру! Ты! – старик поглядел на Фэйра, и глаза его недобро сверкнули. – Сказал, что людям волшебство не подвластно. А выходит не так. Лжец!

– Я сказал, простым людям, – тихо ответил тот.

Взгляд Шарши вдруг споткнулся о понурого мальчика. В жемчужных глазах вспыхнула запоздалая догадка.

– Ты знал! Вот почему амулет ей на шею надел! Знал, какова цена исцеления. Знал, как это опасно. И все равно решился привести их сюда!

– Знать – не знал, – качнул головой Фэйр, – ведь вживе я Фэй-Чар не встречал. Но догадывался, виновен, – он вздохнул. – Хотя, по правде, надеялся больше. Что сказы про Фэй-Чар не пустой звук. Что пастырь Шарши воистину великодушен и мудр. И не оставит в беде безвинное дитя.

– Не пойму, про что вы толкуете, – вновь вмешался Борхольд, – и при чем тут амулет, да мне до того и дела нет. Наслушался, хватит, – он обернулся к Лахте и Бральду. – Уходим немедля!

Шарши поджал губы.

– Вот и ступайте!

– Ай-яй-яй, поглядите-ка на себя! – цокнула языком Ашша. – У обоих бороды уже, а ведете себя как строптивые юнцы. Так и брызжите яростью, а при вас умирает дитя. Постыдились бы! – она с укором поглядела на притихших упрямцев. – Время нынче смутное. Как по мне, если пастырь и человек в этот неровный час примирятся, из этого непременно выйдет что-то хорошее.

Шарши недоверчиво хмыкнул.

– Или появится Чара, стократ ужаснее Дорга Лютого.

Борхольд потемнел лицом.

– А какой же еще ей стать, если вы отравите ее своим волшебством?

– Довольно! – вскричала Лахта. – Я не могу больше этого слушать, – она вперила в Шарши решительный взор. – Что бы вы ни говорили, я отсюда не уйду. И буду неустанно вас о помощи молить, – она поглядела на Борхольда. – А как поступишь ты? Обречешь любимую внучку на смерть? Подумай, – Лахта подалась вперед, – как поступил бы Хальд на твоем месте?

Старик вздрогнул как от пощечины. Яростная мгла в его глазах неохотно рассеялась. Он обвел немигающим взором замерших пастырей, Лахту и Бральда, перевел взгляд на неподвижную Хейту и, как давеча, перед походом сюда, переменился в лице. Он долго молчал, собираясь с духом, и, наконец, трудно заговорил:

– Нынче многое, во что я верил, на деле оказалось трусливым враньем. Хальд всегда это знал и пытался мне рассказать. Про лес, про пастырей, про волшебство. А я гневался, наказывал его, позорил. Я виноват перед ним, – он судорожно вздохнул. – Сына я подвел, но дочь его подводить не намерен, – он решительно взглянул на пастыря. – Исцели мою внучку, премудрый Шарши. Как бы там ни было, больше жизни буду ее любить!

Теперь все взоры обратились к пастырю. Тот понял, что его загнали в угол. Но без боя сдаваться он не желал.

– Вы думаете, добра ей желаете? – сурово бросил он. – От смерти хотите спасти. А вы знаете, что порой жизнь смерти страшнее? Фэй-Чар – не люди, но и не существа. Они особенные. Иные. На них везде смотрят косо. Не могут понять и не желают принять. Ваша дочь будет везде лишней. Везде чужой. Одиночество станет ее вечным спутником. Путь изгоя – вот что ее ожидает. И мало кому удается пройти этим путем и сохранить хотя бы остатки рассудка, – он шагнул навстречу Лахте. – Подумай, такой судьбы ты бы хотела для своего дитя?

Лахта сдвинула брови и упрямо поджала губы.

– Хейта будет жить, и этого довольно. Может статься, не все так страшно, как вы сулите. Мир велик. Где-нибудь она найдет свое место.

Шарши долго сверлил ее суровым взором и, наконец, тяжко вздохнул. Устало махнул рукой.

– Ладно. Будь по-вашему, – он вскинул палец. – Но с этого дня мы тоже станем ее семьей. Будем учить ее всему, чему пожелаем. И вы не станете этому препятствовать.

Лахта поспешно закивала.

– Не станем!

– И никому ни слова об этом, – строго добавил Шарши. – Большой мир недалече, а в нем полно любопытных. Мало ли что им ведомо и что у них на уме.

Шарши взял руки Хейты в свои, смежил веки и затих, как прежде. Свет вновь потек по ее ладоням и запястьям. Он разливался по телу девочки, как вода возвращается в берега после отлива, заполняя ее до краев.

Облако света окутало щуплое тельце Хейты и крепкую фигуру пастыря. Казалось, во всем доме вдруг сделалось темно. Внезапно яркая вспышка озарила жилище пастырей. От неожиданности все крепко зажмурились. Только Ашша осталась стоять, с улыбкой наблюдая за происходящим. А потом все погасло.

Обескураженные люди и пастыри постепенно приходили в себя. Пытливые взоры их тотчас отыскали Хейту. Однако свет над ее телом еще не истаял, а продолжал кружиться, растворяясь постепенно, подобно облакам в бездонной небесной синеве.

Когда последние всполохи погасли, всем открылась та же картина – бледная девочка в шерстяном одеяле неподвижно лежит на столе. Лахта и Борхольд заволновались. Но прозорливая Ашша вдруг вскинула руку, призывая их замолчать.

Понемногу серая кожа Хейты стала наливаться румянцем. У левого виска и правой щеки начали стремительно проступать сияющие линии, тут же обращаясь в серые веточки с крошечными круглыми плодами.

– Вишня! – изрекла Ашша. – Добрый знак. Быть ей как ягоде с косточкой: мягкой в сердце и стойкой духом.