Живиль Богун - Запасные

***

Впечатлённые удивительным даром своей новой подруги, Ирма и Дара уснули только к полуночи. Убедившись, что её соседки действительно крепко спят, маленькая островитянка тихонько выскользнула из комнаты. В коридоре и на лестнице было темно, но она видела в темноте не хуже кошки: глаза, тусклые днём, теперь горели словно два жёлто-зелёных огонька. Дверь, ведущая на задний двор, была заперта, а окна зарешечены, однако девочку это не смутило. Она быстро прошла к последнему окну, открыла форточку, ловко запрыгнула на подоконник … и выпорхнула наружу, превратившись в большую бабочку с рубиново-красными крыльями.

Вернулась она спустя четверть часа тем же путём – бабочкой прошмыгнув в форточку и меж прутьев решётки – и снова стала конопатой девчонкой с двумя тонкими рыжими косичками. Только кожа её светилась, а босые ноги были испачканы цветочной пыльцой.

– Туше!

– Чёрт!

– Снова туше!

– Чёрт, чёрт, чёрт! – Тодар сорвал с лица защитную маску и рукавом вытер пот со лба. – Давай передохнём чуток и ещё раз попробуем!

– Только не сегодня, – Ларт тоже снял маску. На его узком горбоносом лице не было ни следа усталости. – У меня есть ещё важное дело. Так что уравнения тоже придётся отложить…

Две рапиры со звоном опустились в подставку. Мальчишки стянули перчатки, куртки, помогли друг другу развязать тесьмы набочников.

– Отлыниваешь от своих обязанностей, отрок! – по ходу журил друга Тодар. – Нехорошо! Тебе оказана высокая честь, а ты совсем не стараешься её оправдать!

Ларт рассмеялся: получилось очень похоже на Бранна, помощника главы школы и большого любителя воспитательных речей. Мальчишки прозвали его Нибауси – так смешно почтенный Бранн, перед отбоем обходя спальное крыло, выкрикивал своё неизменное «Не балуйтесь!» Сам же мудрейший Олвид с учениками был исключительно немногословен и в учебный процесс редко вмешивался. Однако именно он велел Ларту, лучшему фехтовальщику школы, каждый день дополнительно заниматься с наследником. Чему оба мальчика только обрадовались.

Такие разные внешне, они оказались очень схожи внутри и сблизились в первые же дни пребывания Тодара в школе. Даже постоянное соперничество на занятиях нисколько не мешало дружбе – наоборот, им доставляло удовольствие таким образом подтягивать друг друга. Вот и сегодня собирались после тренировки заняться математикой: точные науки Тодару давались намного легче, чем Ларту – лучший фехтовальщик школы по природе своей был поэтом.

– Снова вирши строчить будешь? «Любимая, тебе, тебе я песнь слагаю!» – с надрывом продекламировал Тодар.

– Буду строчить, – кивнул Ларт, – только не любимой, а любимому… брату.

– Ты же ему на днях длиннющее письмо отослал!

– Он просил писать каждую неделю.

Тодар с деланным безразличием пожал плечами – у него не было заботливого старшего брата, а отчёты её величеству регулярно слал сам глава школы – и быстро направился к двери зала.

– Плащ накинь! – в два шага догнал его Ларт.

– Да ладно…

– Хочешь подхватить воспаление лёгких? Учти, из меня сиделка никакая.

Тодар нехотя повиновался, накинул-таки короткий форменный плащ поверх мокрой от пота рубашки. Чтобы попасть в дальнее крыло обители, где находились спальни учеников, надо было пересечь широкий двор, а там вовсю гулял сырой холодный ветер, предвестник скорой зимы.

Добравшись до своей комнаты, мальчики сбросили плащи, но вместо них тут же завернулись в одеяла и с ногами забрались на койки. В узких кельях, в коих обитали ученики, по двое или по трое, было промозгло зимой и летом: друиды были убеждены, что слишком тёплая среда обитания губительна для юношей, в прохладе тело становится крепче, а разум – острее. Даже королевичу привилегии не полагались.

Пристроив на коленях толстый словарь вместо письменного стола, Ларт полностью сосредоточился на послании брату.

Чтобы не мешать другу, Тодар взялся за учебник истории: у него была отличная память на даты, а вот события и действующие лица всё время путались. Однако неумолкающий шелест бумаги и скрип пера на соседней койке действовал на нервы. Борясь с раздражением, причиной которого, как он сам прекрасно понимал, была обычная постыдная зависть, будущий властитель могучей державы прибегнул к проверенному средству – включил воображение. А что бы он написал своему брату, если бы таковой у него имелся? Или не брату, сестре – так ещё сложнее, надо ведь предположить, что может быть интересно девчонке. Можно даже представить, что у него много братьев и сестёр, оба родителя живы здоровы и с нетерпением ждут его писем…

На самом же деле у Тодара была только мать, к которой он не испытывал ничего, кроме сострадания – именно такое чувство почему-то возникло у него в тот раз, когда он увидел королеву на верхней галерее. Ну, и ещё было немного обидно: лично пообщаться с чудом выжившим сыном её величество не удосужилась… Почему? Возможно, мудрейший Олвид смог бы ему объяснить, вот только у Тодара не было ни малейшего желания с ним откровенничать. Если же верить недвусмысленным намёкам Бранна-Нибауси, отсутствие родственной любви или хотя бы привязанности между матерью и сыном было следствием слабого здоровья последнего, то есть Тодара: хворый с рождения, большую часть времени он проводил вдали от дворца, под присмотром врачей. То есть всё тех же друидов, которые теперь занялись его воспитанием и образованием. Может, и так… Но тогда непонятно, откуда взялось ощущение пустоты внутри и постоянная щемящая тоска – по семье, по дому, которого он совсем не помнил…

Ну, и чтобы он написал любящим родным, если бы таковые у него имелись? Тодар закрыл глаза и представил, что быстро-быстро водит по бумаге такой же «вечным» пером, какое в прошлый приезд подарил Ларту старший брат: перо, которое не нужно всякий раз макать в чернильницу, поскольку чернила уже находятся внутри него, в маленькой полости, было новейшим изобретением германских мастеров, любителей всяких механических усовершенствований. Итак…

«Привет всем! Простите, что пишу не так часто, как обещал – просто редко бывает возможность. Даже если и выпадает чуток свободного времени, руки зачастую не в состоянии удержать перо… Шучу, конечно, не пугайтесь! Однако мудрейшие на самом деле всерьёз взялись за моё тело, как только убедились, что с духом всё более менее в порядке… Ну вот, откуда-то вдруг вспомнилось про здоровый дух в здоровом теле. Со мной постоянно так: неожиданно раз! – и всплывёт обрывок какой-то фразы, имя или образ. Сначала я хватался за эти крохи, надеясь с их помощью добраться до более чётких воспоминаний, а потом перестал обращать внимание, просто воспринимаю, как свою небольшую странность…