Живиль Богун - Запасные

Если честно, Олвид был даже рад, что рядом с Танаквиль находится искренне преданный ей человек. Королева всегда нравилась ему. Славная женщина с такой нелёгкой судьбой! Смерть мужа, болезнь единственного сына и при этом ответственность за целое государство! Разумеется, Совет не оставил её без помощи. Вот и проблему с наследником тоже им пришлось решать… Не отдавать же было трон этому тщеславному болвану Карихару! Князь бы в два счёта развязал войну с соседями и погубил тот мир, что веками создавала мудрость друидов. Жестоко, конечно, получилось по отношению к несчастной женщине… Но жертвы в таких случаях неизбежны. Что значат слёзы одной матери по сравнению со слезами тысяч и тысяч матерей? Даже если речь идёт о королеве… Особенно, если речь идёт о королеве!

Всё, пора заканчивать это дело. Страж убедился, что шрам на месте – пару лет назад королевич неуклюже свалился с лестницы и поранился о собственную потешную шпагу, а кровь-то слабая, пустяковая вроде бы рана воспалилась, долго не затягивалась… «Значит, пора ставить точку!» – сказал себе Олвид и решительно встал с кресла.

Тут очень вовремя вернулся Бранн.

– Сделано, мудрейший! – склонился он в дверях. – Комар носа не подточит.

– Отлично, мой друг! Скажи, как себя чувствует наша Красотка? Отдохнула с дороги?

– Она полна сил и снова рвётся в полёт! – с пониманием заулыбался помощник. – Принести?

– Да, будь так любезен. А я пока записочку черкну …

Пока старина Бранн, подоткнув полы длинной робы, лазил в голубятню за быстрокрылой Красоткой, Олвид отрезал полоску тонкой бумаги и острым пером вывел на ней несколько букв…

***

Умница голубка смирно ждала, пока крючковатые пальцы разматывали нить, которой записка была прикреплена к лапке. Ласково приговаривая, старик сначала усадил птицу в клетку, налил воды и насыпал зерна, а потом уж вернулся к записке. На узком клочке бумаги было нацарапано всего одно слово: «Пора». Одно слово, но в нём – судьба всего мира!

В первую очередь, судьба несчастного мальчика…

Старик какое-то время стоял, поглаживая спутанную седую бороду, доходящую ему до пояса. Затем сжёг записку в огне свечи, с той же свечой в руке прошёл за чёрную от сажи глинобитную печь и приподнял угол старого одеяла, выполнявшего роль шторы. Мальчик, лежавший на соломенном топчане, даже не шевельнулся, когда свет упал на его лицо – белое, с посиневшими губами и впалыми щеками.

– Пора, сынок, – проскрежетал старик. – Помнишь, я обещал сводить тебя в святилище великой Триединой богини? Так вот, пора настала!

Мальчик по-прежнему лежал неподвижно. Худое тело, облачённое в грубую полотняную рубаху, казалось мёртвым. Однако густые тёмные ресницы чуть заметно вздрогнули. Неужто услышал? Вряд ли. Малец уже который день оставался без сознания.

Сняв с гвоздей одеяло, старик завернул в него мальчишку, взвалил себе на плечи, как тряпичный куль, и вышел во двор. Собственно, двора никакого и не было: избушка стояла посреди густой чащи. Лишь неприметная тропинка вилась от порога вглубь леса. По ней и направился старик, слегка сгорбившись под необычной ношей.

Шёл долго, мягко ступая по опавшей листве и прелой хвое, на ходу что-то ворча под нос, почти наощупь, поскольку осенние сумерки сгущались стремительно. Но тропу он знал так хорошо, что мог пройти по ней и с закрытыми глазами. Когда же наконец взошла луна, бледная, ущербная, показалась и цель пути.

То был мёртвый чёрный дуб, огромный, в пять обхватов, снизу и до середины совершенно полый. Естественная широкая щель в стволе служила входом. Даже страж у входа имелся: большой филин, недовольно ухая, слетел с сухой нижней ветви, завидев приближающего человека.

– Вот мы и пришли, – пробормотал старик, снимая ношу с плеч. – Это и есть святилище Триединой – самый древний её храм на земле кельтов. Оно было здесь ещё тогда, когда вместо леса, что сейчас шумит вокруг, простиралась пустошь. Предание гласит, что сама богиня посадила здесь этот дуб в день, когда родила своих первенцев, хранителя земли Дагду и солнцеликого Огду. Сотни лет прошло, даже тысячи, а она всё ещё наведывается сюда время от времени… Сам я её, правда, не видел, но мой предшественник клялся, что Триединая являлась ему и другим волхвам – то Девой Морриган, то Матерью Бригит, а то и в облике Прародительницы Дану!

Так приговаривая, старик затащил тело мальчика внутрь гигантского дуба, положил ногами к входу и аккуратно убрал одеяло с лица.

– И к тебе придёт она, сынок. Сжалится и придёт за тобой. Потерпи чуток, недолго ждать осталось – от силы до рассвета… Ну, в добрый путь, Тодарик, сын Тодарика из рода славных кельтских королей!

Поклонившись бездвижному телу мальчика – низко, до земли, старый волхв покинул древний лесной храм и, не оборачиваясь, поспешил назад, чтобы с первыми лучами солнца отправить голубку с сообщением, что дело сделано.

Он не видел, как с неба спустилась сияющая золотая птица с длинным радужным хвостом и, сев на землю, превратилась в прекрасную деву в белоснежном одеянии, с медными космами ниже пояса. Дева проскользнула внутрь дуба, нагнулась над умирающим мальчиком и тонкой рукой коснулась его лба. Мальчик открыл глаза:

– Богиня… – чуть слышный вздох слетел со спёкшихся губ, и полные муки глаза снова закрылись.

Дева бережно взяла мальчика на руки, шагнула к выходу – и растворилась в воздухе. Древнее святилище снова было совершенно пусто.

Ворвавшись в окно, почему-то не зарешечённое и открытое настежь, птица широкой дугой облетела комнату. Длинный радужный хвост скользнул по платяному шкафу, по конторке, по одеялам соседок, крепко спящих, несмотря на ослепительные вспышки света. Огненные крылья так искрились, что Дара испугалась, как бы сказочное создание не устроило в доме пожар. Но птица уселась на изножье её кровати, демонстрируя оперение из блестящего холодного золота, и уставилась на неё круглым чёрным глазом.

– Здрасти, – в недоумении брякнула Дара.

Хохолок в виде бриллиантовой короны надменно качнулся.

– Ты знаешь, кто я? – голос птицы переливался хрустальным колокольчиком, однако звучал не менее властно, чем звонок дежурной сестры.

Дара невольно покосилась на спящих подруг – удивительно, те даже не шелохнулись! – и постаралась ответить вежливо:

– Кто же не знает жар-птицу?

Птица повернула изящную головку и поглядела на неё другим глазом.

– Ну, хоть что-то…

– В каком смысле? – вырвалось у Дары.

– В том смысле, что не совсем мозги отшибло, – снисходительно звякнул колокольчик. – Держи ключ! – чудо-птица взмахнула крылом, из него выпало маленькое блестящее пёрышко и, кружась в воздухе, опустилось на одеяло.