Варвара Озерова - Sophia Isla. Доблесть маленькой души

Стянув уцелевший промокший сапог, он вздохнул с облегчением: боль, изнуряющая и пронизывающая до костей все это долгое время, наконец-таки утихла. Внутри сапожка лежала злополучная находка.

Причиной жгучей боли оказался маленький камешек, по форме напоминающий каплю дождевой воды: такой кристальной чистоты, что его можно было бы принять за драгоценный алмаз.

Свечение, исходящее от полупрозрачного камня при соприкосновении с дождевой водой, напомнило Джиму северное сияние, о котором так любят рассказывать его родители…

Необычное сокровище мальчик завернул в платок и поспешил убрать на самое дно кармана. На секунду Джим застыл – сердце вот-вот выскочит из груди. Будто позабыв, как дышать, он медленно двинулся в сторону дома.

Шаг-вдох…

Шаг-выдох.

Сегодня он пережил собственную смерть и воскрешение, а ведь через два дня ему исполнится только пять лет. И если это не поцелуй смерти, то точно ее предупреждение.

Вымокший до нитки и борющийся с подступающей тошнотой, Джим стянул одеяло с подоконника и поспешил в него обернуться.

Немного переведя дух, он достал на свет свое сокровище.

Обжигающий холод и завораживающий блеск – этот камень сравним лишь со сказочной руладой, отдаленно напоминая рождение звезд…

«Чего только в голову не придет на смертном одре! – подумал он, подрагивая в импульсах озноба. – Тем не менее лучшего подарка для мамы вовек не найти… К тому же на рынке есть один нечистый на руку торговец…»

И правда, ему – корыстному торговцу – давно приглянулась любимая книга Джим-Джима: сборник сказок Андерсена. Наверняка у такого пройдохи вроде него найдутся лишние цепочка да кулон, в который можно будет вставить камень неземной красоты…

Подобно солнцу, такой камень может принести боль, если пренебречь памятью о его свойствах.

Совпадение показалось Джиму крайне своевременным – по его телу пробежалась волна мурашек.

Бережно, оберегая находку от внешнего мира, он завернул ее обратно, в грязный сырой платок, и замуровал на дне неприметного сундука, под комом из грубых ряс и разносортного тряпья.

Морозец медленно пробирал до костей, оставляя на коже незримые следы тысячи иголок.

Пытаясь вырваться из дремы, Джим-Джим широко распахнул глаза: снаружи по-прежнему лил дождь, окна, овеянные стужей, были затянуты тонкой наледью.

Комната казалась Джиму опустошенной, а он сам будто и не лежал в своей кроватке – он ступал аккурат меж мирами. В тени дома, под каждой дощечкой, в каждом углу, роились безликие голоса, затаившись в ожидании своего часа. От каждого бессознательного взгляда, каждого безликого движения могла решиться дальнейшая судьба: дурманящее бодрствованье или же мертвенный, безвозвратный сон.

Тепло волнами ласкало темечко посапывающего мальчика. Распространяясь медленными робкими прибоями по всему телу и не прекращаясь до тех пор, пока не настигнет маленьких оттаявших пальчиков на ногах, оно защищало Джима от заведенного тенью кинжала.

Джиму виделись нежные мамины руки, вспоминая которые, он почувствовал сильный спасательный жар, исходящий глубоко изнутри – из недр грудной клетки.

Такое тепло способно подарить жизнь, вернуть то, что было безнадежно разбито, вывести за руку из нещадных пучин, разверзнувшихся под ногами в пустынях, топях, морском омуте и даже в собственном сознании…

Потерев слабыми кулачками слипшиеся от сна глаза и пропуская мимо все на свете, не замечая ни жуткого холода, ни синеющих стекол, Джим сполз с кровати и плавно, будто с завязанными глазами, побрел по канату, который натянула для него невидимая рука любящей матери.

Когда Джим проходил единственное в доме зеркало, ему на секунду почудилось, будто прошел вовсе не он, а лишь его худая тень.

Но вместо того, чтобы убежать и спрятаться, он вернулся к зеркалу и стал упорно всматриваться в свое отражение: маленькое худое тельце, покрытое хлопковой тканью, выступающие ключицы и круглое личико, усеянное ссадинами. На карие глаза будто дикими вьюнами падали невесомые локоны, такие пушистые, молочно-кремового цвета.

Он источал запах сна и топленого молока. Вот забава для родителей – отгадать причину такого аромата.

Заглянув отражению в глаза, Джим зажмурился и, стоя на одной ноге, попытался повторить упражнение из гимнастики цигун [9] Гимнастика цигун – древняя китайская система, включающая в себя физическую, дыхательную гимнастику, а также медитативные практики. .

Работа с « ци» уравновешивала малыша Джима и щедро наполняла энергией. В медитации он будто слышал ее зов: она сама подсказывала, в каком уголке сознания сокрыта, завалена отрицательной энергией. Ему стоило только внимательно поискать.

Эту ценную практику, впрочем, как и все остальные знания, Джим познал на Центральном рынке. Он узнал о медитациях от одного удивительно проницательного вайшьи, покинувшего Черапунджи два торговых сезона назад.

После краткой, но эффективной медитации дурные мысли покинули голову Джим-Джима, а его тело окончательно отпустило тягучую дрему.

Сладковатый запах, доносящийся с кухни, красноречиво повествовал малышу-соне о том, что отец семейства уже бодрствует, а любимая жена, превосходный гид и просто лучшая мама на свете уже на очередной смене.

К слову, сегодня у нее были особенные заказчики – молодожены-исследователи, прямиком из Великобритании. Супруги Блейк собственной персоной!

Следуя за запахом, Джим размышлял: может ли он описать осязаемое им в этот момент словом нежный ?

Ведь запах не может коснуться его щеки, а значит, Джим не может знать наверняка, нежный он или нет… Но почему-то было непреодолимое желание сказать, что запах, доносящийся с кухни, полон нежности …

В раздумьях Джим-Джим, сам того не замечая, остановился в дверях. Взгляд его был полностью оторван от хлопочущего вокруг плиты отца ровно до тех пор, пока тот не выдернул малыша из очередного путешествия по внутренним мирам.

– Не стал тебя сегодня будить, соня! – Голос отца заставил Джима отмереть. – Ты наверняка голодный, как бык!

– Не особо. – Джим рассеянно взобрался на стул, после чего озадаченно уставился на отца: – А что… Точнее, сколько я уже сплю?

– Если считать, что ты все еще спишь… – Даниэль ласково взъерошил сыну волосы, а затем звонко просмеялся. – Пошел уже двадцатый час! – Заметив удивление на лице ребенка, отец тут же уточнил: – Мы с мамой не стали тебя будить поздно вечером, лишь переодели в сухие вещи и уложили обратно в кровать… Боюсь даже спрашивать, где ты вчера так извозился?

Но ответом отцу было молчание – ведь, как ни крути, Джим и сам был бы рад вспомнить, когда и где… а главное, что с ним приключилось. Да только вот припомнить ничегошеньки не смог.