Дарья Чернышова - Близнецы. Часть вторая

Берстонка к ним повернулась, сощурилась, протянула миску стоявшему рядом толстяку. Нерис заметила, что суп почти кончился. Даже отсюда чувствовалось, как остро в нем не хватает специй.

– Вы задержались, – строго сказала женщина.

Она была едва ли намного старше Нерис, тоже черноволосая и невысокая – только худая и бледная, как поганка. Впрочем, чего удивительного, на таких-то харчах.

Ухер извинился и грубо толкнул Нерис в спину. Она шагнула вперед. Стмелик настойчиво надавил на плечо.

«Да подавитесь», – подумала Нерис, встав на колени. Она бы сплясала голая и все что угодно сделала, если бы это гарантировало выживание. Но раз уж оно зависит от берстонской поганки, пусть поганка будет – пока что – довольна.

Нерис опустила взгляд и плечи. Поганка торжествующе хмыкнула.

– Рябой, кажется, больше ценит блондинок. Но нам и эта сойдет.

Кто-то из мужчин усмехнулся. Стмелик представил пленницу и опять больно сжал плечо. Поганка слезла с телеги и подошла поближе. От нее пахло костром и лошадью.

– Она же вроде замужем?

– Ага, – подхватил горбоносый дедок. – Единственная из сестер.

– Интересно, – протянула поганка и вцепилась пальцами Нерис в подбородок, заставив смотреть наверх, – ну и где же твой муж? Неужели у хаггедцев принято бросать своих женщин на произвол судьбы? Вот полукровка бежал, оставив в замке любовницу, и потом обижался, что ее сожгли. Как же еще поступать с изменниками? – Ее голос стал тише и вкрадчивее. – Ты должна понимать это. Вы тоже казните предателей, разве не так?

«Точно, – сказала бы Нерис, поменяйся они местами. – Мне особенно нравится яма с ядовитыми змеями».

Она качнулась назад, облизалась и плюнула поганке в руку. Та повелительным жестом запретила Ухеру ее за это бить и с разочарованным видом вытерла пальцы о штаны.

– Знаешь, мой отец когда-то возил у седла головы ваших воительниц. – Поганка потянула Нерис за волосы и поддела ногтем амулет на шее. – Твоя слюнявая башка побудет пока на плечах, но трофей я себе возьму. Он такой же, как ваши заверения в дружбе – фальшивый и пустой.

Она повязала шнурок вокруг рукояти висящего на поясе кинжала и что-то забормотала на ухо горбоносому, пока Нерис уводили прочь.

– Постойте, – проквакали сзади чуть погодя.

Их догнал юнец с комариным пятном. Стмелик усмехнулся.

– Вам, господин, походная жизнь к лицу.

Тот пропустил замечание мимо ушей.

– Я знаю, у вас свои методы, но ошейник снимите. Она не собака.

Ухер прокашлялся. Юнец коротко махнул рукой кому-то в глубине лагеря. Стмелик осторожно протянул:

– Господин…

– Кузнец в той стороне, – перебил он. – Радек вас проводит.

Это, видимо, был примчавшийся на зов косолапый.

– Как прикажете, – безрадостно произнес Ухер.

Юнец только теперь прямо взглянул на Нерис, и она потерла плечом щеку. Он не понял. Она, уже вынужденная шагнуть вслед за Стмеликом, повторила. Потом Нерис обернулась и видела, как юнец стряхнул с пальцев дохлое насекомое.

Радек почти перестал хромать на утоптанной в тропинку траве. Люди сновали туда-сюда и все были чем-то заняты, так что на Нерис уже мало кто смотрел. Она, наоборот, разглядывала их, подмечая, как каждый вооружен и одет, и человек без оружия, в обычной нестеганой куртке, сразу привлек ее внимание к себе.

Он шагал навстречу, погруженный в свои мысли, но среагировал на звон цепей. Увидев Нерис, нахмурился. Она его тут же узнала. Он ее тоже, по-видимому.

Тот постоялый двор, жаркое, река, котята. Есть на свете хорошие люди. Берстонь получила тогда второй шанс. А теперь его, может быть, получила и Нерис.

В последнее время Алеш частенько задавался вопросом: «А что эта женщина, собственно, здесь делает?»

Сначала это была госпожа Альда Шилга, с которой он совершенно внезапно оказался знаком.

Тогда, давным-давно, мастер Матей как раз взял его в подмастерья, а мама только что снова родила. Алеш был чересчур увлечен, метаясь между ними, чтобы замечать каких-то там господских гостей. Потому он и врезался на лету во владычью невестку, коротко извинился и убежал.

Альда тут же напомнила об этой истории, как только Алеш вынужденно представился, и внимательно наблюдала, дрогнет ли отмеряющая капли рука.

«Что ж, госпожа Шилга может похвастать отличной памятью, а я – богатым опытом общения с такими, как она».

Потом тот же вопрос Алеш задал себе, увидев сестрицу Ивко посреди сааргетского хаоса. Вильма постарела и явно натерпелась разного за эти годы – так явно, что ее с трудом можно было узнать. Она провожала хорунжего Мартина Венжегу – муж, с которым Вильма когда-то покинула Тарду, по всей вероятности, тоже остался в прошлом. Алеш не стал бы расспрашивать ее, даже будь у него на это время.

«Почему случайные встречи с бывшими любовницами вызывают тревогу и оторопь?»

К своему удивлению, нечто среднее Алеш почувствовал, когда встретил в военном лагере еще одну смутно знакомую женщину. Ее лицо возникло в памяти рядом с довольной харей Рутуса из Залесья и кислой миной лютниста по имени Кирилек. Уже тогда было ясно, что эта женщина – хаггедка, но вряд ли Алеш мог без подсказки угадать в ней царевну. Впрочем, в цепях и грязи она тоже выглядела не слишком царственной.

И все-таки он оборачивался к ней так часто, что Фабек спросил наконец:

– Вы чего это, мастер?

«Да как тебе объяснить, дружок. Я очень сомневаюсь, что эта пленница – та, за кого Фретки ее выдают».

Или, может быть, принимают – если учесть, как пылко и без оглядки на разницу в положениях здесь все друг друга обманывают.

Хотя госпожа Ортрун давеча дала слово, и Алеш теперь мог даже взять его в руки: складной перочинный нож с узорчатой рукояткой, который Венцель проспорил ему три года назад. Лисенок был тогда навеселе, естественно, и тыкал пальцами в конторский инвентарь.

На привале Алеш, протянув ноги к огню, без особой цели выдвигал раз за разом лезвие и опять убирал. У стряпчих ножи попроще. Этот прямо визжит о том, что резал подушечки господских пальцев. Ему бы такой пригодился тогда, в тридцать седьмом, в Рольне.

Еще ему пригодился бы мешок-другой лекарства от чумы.

Алеш ночевал рядом с телегами, в которых везли уцелевшие остатки порошка, и всегда держал руку глубоко в кармане. Охрана охраной, конечно, но она состоит из людей Гоздавы, а один из людей Гоздавы – хорунжий, погибший в пожаре – этим средством явно злоупотреблял.

«Как и рольненский счетовод Любек. Он звал порошок “серебряным” из-за цвета емкости? Как странно работают привыкшие к числам умы».

Чья бы мычала, впрочем. Еще три года назад ответ буквально был у Алеша под носом. Если бы ему тогда удалось во всем разобраться, он бы провел больше времени подле старого мастера.